Чувствуй себя как хочешь - Холланд Саммер

– Задумалась? – Джек тормозит на светофоре и поворачивается к ней.

– Мы договаривались поехать с Гэри. До того, как расстались. Прости, это…

– Не за что извиняться, – перехватывает он ее руку и подносит пальцы к губам. – Если до сих пор переживаешь, значит, это важно.

Флоренс кивает, опуская взгляд.

– И мы все еще можем заехать в Бронкс и захватить его с собой. – Джек не сдерживает улыбку, представляя лицо Гэри в этот момент. – Он сразу полюбит Ньюмана. Чтобы ты знала, он в детстве обожал футболки в полоску.

– Прекрати, – просит Флоренс. Ее губы начинают подрагивать, но точно не от слез.

– Он не большой фанат академического искусства, а вот полосочки – это же другое дело.

– Как думаешь, – трясется она от плохо сдерживаемого смеха, – Ньюмана он тоже назовет старым педиком?

– Конечно, – откровенно ржет Джек, – это его специальное определение для всех деятелей искусства, которые ему нравятся. От Оскара Уайлда до Пабло Пикассо. Потому что писать женщин так мог только…

– Старый педик! – Флоренс закрывает руками лицо.

Они доезжают до музея Уитни, собрав все возможные пробки Манхэттена. Кажется, что пешком быстрее, но не заставлять же девушку в таком платье топать по тротуару, пусть и три несчастные мили.

Сегодня с ней даже спорить весело: этот смех заполняет машину, вытесняет звуки вокруг и надолго задерживается в голове. Джек придумывает все новые шутки, просто чтобы услышать его снова. Никогда не был стендапером, но сейчас совершенно не против попробовать.

– Бри не знает, что ты будешь со мной, – говорит Флоренс, когда им удается найти местечко на забитой парковке рядом с музеем. – Возможно, она… удивится.

– Хочешь сказать, опять начнет расспрашивать, спим ли мы?

– Это вряд ли.

– Подожди-ка. – Джек помогает ей выйти из машины, но не двигается дальше. – Вы обсуждали?

– Тебя смущает?

– Вы обсуждали, что мы спим.

Это звучит до странного приятно. Вроде бы ничего особенного, девчонки делятся друг с другом вообще всем. Но она говорит о нем! Даже когда он не рядом.

– Не принимай на свой счет. – Флоренс сжимает его руку и смотрит смеющимися глазами. – После нашего театрального появления мне пришлось объясниться.

– Надеюсь, ты рассказала, сколько оргазмов подряд у тебя случилось.

– Нет, – в ее голосе появляются кошачьи нотки, – и хватит этим бравировать.

– Три, Флоренс. – Джек пробегается пальцами по ее плечу и с удовольствием замечает мурашки на коже. – И, я уверен, это еще не рекорд.

– Ты невыносим. – Флоренс качает головой и делает шаг в сторону, но продолжает улыбаться. – Мы опоздаем, пока ты тут хвастаешься.

– Точно, – он предлагает ей руку, чтобы облокотиться, – полосочки убегут.

Он давно не был в музее Уитни. Года четыре, наверное. Выбрался сюда один раз, когда они переехали, и с тех пор ему все уже было ясно. Американские художники – не его выбор, и Джек с каждым годом больше в этом убеждается.

Бри встречает их взглядом, от которого холодеют ноги. Даже хорошо, что у нее не хватает времени на то, чтобы отчитать провинившихся школьников – вокруг достаточно других людей, чтобы на них с Флоренс можно было не обращать внимания.

Часть Джеку знакома: он видит их на мероприятиях, особенно когда Леон заставляет появляться на людях. Торговать ебальниками, как это обычно называет Гэри. Здорово помогает бизнесу, если отвесить очередному толстосуму аккуратный комплимент и заставить сердце его жены биться чуть чаще. Пожилые дамочки Джека любят, иногда даже слишком.

Кстати, странно, что Леона нет – как только он позволил себе упустить такой слет бабла? Братишка лишается лучшего шоу в мире: сейчас говноголовые будут ходить по кругу, как собачки в цирке, и цокать языками, пересказывая друг другу глубокий смысл, случайно найденный в абстрактном экспрессионизме. Не то чтобы его там не было, но им-то все равно не понять. Один прокукарекает, остальные подхватят.

Вдруг хочется домой. Нестерпимо, до тошноты. Перекинуть Флоренс через плечо, запихнуть в самолет и показать ей свой мир. Со всем настоящим: чувствами, художниками и даже джином. Чтобы смеялась, а не вежливо улыбалась, как сейчас.

– У тебя на лице отвращение, – шепчет она ему на ухо, приподнявшись на цыпочки.

Этот жест у нее выходит настолько интимным, что сердце падает в пропасть, давая ее голосу заполнить все пространство в груди.

– Прости, – спохватывается он и возвращает на лицо улыбку, – так лучше?

– Спасибо, – кивает она.

Только теперь Джек замечает, насколько Флоренс неуютно. Обычно, когда они виделись на людях, она источала спокойную уверенность в себе. Еще бы, модная галеристка, местный гуру постмодерна, трендсеттер. А сейчас он ловит маленькие, еле видные эмоции. Чувствует, кто ей не нравится, а чье лицо, наоборот, вызывает облегчение.

То ли что-то в ней изменилось, то ли он был идиотом, который ничего не замечал.

В толпе мелькает что-то знакомое – кажется, это ее бывший. У него на руке висит девушка с маленьким перепуганным лицом. Флоренс поеживается при их появлении. Что же там за история?

– Третьего я узнаю, – наклоняется к ней Джек, – а с ним кто?

– Его жена Бонни, – тихо отвечает Флоренс.

Джек незаметно сжимает ее пальцы, и от этого она немного расслабляет плечи. Он на ее стороне, и Флоренс стоит знать об этом.

– Давай определимся: мы ее ненавидим? – шепчет он.

Когда улыбка на ее лице на секунду исчезает, и тут же ее сменяет другая, теперь настоящая, внутри разливается гордость: это для него. Из-за него.

– Нам ее жалко, – отвечает Флоренс.

– Тогда надень сочувствующее лицо.

Третий со своей женой замечают их обоих и, кажется, даже разворачиваются в их сторону, но перед Флоренс вырастает неприятный мужик, от вида которого она каменеет. Ему лет пятьдесят, и Джек хорошо знает эту прическу: так маскируют залысины. Жаль, что они сейчас не на свежем воздухе: любой порыв ветра заставил бы Флоренс смеяться.

– Мисс Мендоса, – с отвратительной улыбкой тянет мужик, вызывая жгучее желание ему врезать.

– Добрый вечер, мистер Уэбер, – мелодично отвечает Флоренс.

– Рад, что вы все еще интересуетесь настоящим искусством.

– Истинные мастера бессмертны. – В ее голосе льется елей. – Но это ведь всегда вопрос времени, правда?

– Верно, – кивает тот и даже не скрывает, что пялится на ее грудь. – Художникам, которые цепляются за мнимое сегодня, стоит помнить о смертности их творчества. Иногда скоропостижной.

– Ваша проницательность, мистер Уэбер, это легенда Нью-Йорка.

– Что же вы тогда не прислушиваетесь?

У Джека в крови просыпается Манчестер. Не то чтобы он был агрессивным, но этому Уэберу явно многовато воздуха – вон как грудь надулась. Выбить бы его одним ударом, пусть хрипит и корчится на полу.

– Ваше лицо мне знакомо, – вмешивается он. – Мистер… Уэбер?

– А вот ваше мне – нет, – кривится тот.

Едва Джеку удается придумать, как избавить Флоренс от этого жуткого разговора, рядом оказывается Третий, который практически оттирает Уэбера от них.

– Майки, и ты здесь. – Он сама чертова любезность.

Взгляд у того становится ожесточенным, и Джек невольно закрывает Флоренс собой. Он даже не уверен, что происходит: выглядит все паршиво, словно настоящие терки – это у Третьего с Уэбером, а они так, сопутствующий урон.

– Грегори, – выдыхает тот и делает осторожный шаг назад.

– Как твое… – Третий еле заметно искривляет губы. – Творчество, да? Успел написать разнос на Мартина? Будь аккуратен: в «Галерее нового искусства» выставлены и те его работы, которые ты уже хвалил.

Уэбер оглядывает их всех, включая Бонни с намертво приклеенной к лицу улыбкой. Он ничего не отвечает, только отходит все дальше, остановив глаза на Третьем. Когда его тень наконец скрывается за спинами других людей, Флоренс заметно расслабляется.

– Однажды ему надоест, – спокойно произносит Бонни, – и он не будет тебя донимать.