Энн Вулф - Ожившие фантазии
— Я писала их, чтобы приносить кому-то радость, а не боль.
— Не смеши меня, Ют, — усмехнулся Яки и присел на корточки рядом со мной и Ричи. — Какая радость от твоих страшилок? Ты пугала людей, я тоже пугал, но по-своему. Скажи, разве между нами есть разница?
На секунду мне показалось, что со мной говорит не Яки Вудсток, а герой одной из моих книг. Еще совсем недавно я морочила голову Мэтти и говорила ему, что если призраков перестать бояться, то они исчезнут. Исчезнет ли Яки Вудсток, если я перестану его бояться? Едва ли. Он вовсе не персонаж из моих книг, а человек из плоти и крови, человек, решивший, что ему недостаточно того, чтобы просто быть человеком.
— Да, Яки, есть, — ответила я, глядя ему прямо в глаза. — Я не хотела никому сделать больно. И меня мучает совесть за те преступления, которые я совершила лишь на бумаге. Я боялась за тех, кого ты убил и кого ты еще убьешь, гораздо больше, чем за собственную шкуру. А ты боишься лишь того, что умрешь никем. И, поверь мне, Яки: с нами происходит именно то, чего мы больше всего боимся. Ты не прославишь Брэмвилль — о твоих убийствах очень скоро забудут, потому что таких психов, как ты, было уже немало в разных городишках. Что до моих книг, то не выродки вроде Чапмена и Хинкли прославили таких писателей, как, например, Сэлинджер. Их имена знает далеко не каждый, а вот «Над пропастью во ржи» — у всех на слуху.
Лицо Яки исказила гримаса злобы. Я знала, что играю с огнем, но у меня не было выбора. Кто-то должен был остановить Яки. И, увы, кроме меня, этого некому было сделать.
— Но я знаю, как мы могли бы прославиться, Яки. — Я понизила голос почти до шепота. — Если ты убьешь меня, это будет слишком скучно. Но если мы с тобой убьем друг друга, то вот эта история действительно станет легендой. Представь себе, например, такой заголовок в газетах, — с упоением продолжила я, глядя на то, как меняется выражение лица Яки, — «Писательница и маньяк — смертельный союз»… Наши смерти наделают много шума. В Брэмвилль приедут репортеры, и о нас с тобой наверняка снимут фильм.
— Только не говори, что ты этого хочешь на самом деле, — Яки сомневался, но я чувствовала, что смогу убедить его. — Мне казалось, тебе не очень-то хочется умирать.
— Я не хочу умирать бессмысленно, — честно ответила я. — Но принять смерть, сделав при этом благое дело, я готова.
Видно, Яки хотел спросить, какое благое дело я имею в виду, но не успел, потому что я, резко поднявшись с земли, изо всех сил ударила его ногой в лицо. Мой расчет на то, что Яки выпустит маленький револьвер, зажатый в руке, не оправдался. Охнув и отклонившись от удара назад, он все же удержал равновесие и схватился одной рукой за лицо, но другой направил на меня серебристый ствол.
— Прощай, Ют. Жаль, что ты была такой дурой.
Яки выстрелил. Я уже знала, что стреляет он отлично, но на этот раз он промахнулся — попасть точно в цель с одним подбитым глазом не так-то просто. Пуля обожгла мне плечо, я отскочила в сторону, прекрасно сознавая, что мои танцы на песке будут продолжаться недолго.
Пока Яки пытался прицелиться, я схватила бутылку и метнула ее в его голову. Мне, ни разу не попадавшей бумажкой в мусорную корзину, на этот раз повезло: бутылка проехалась Яки по виску. Он вскрикнул от боли и уронил револьвер, который я тут же подхватила, весьма своевременно вспомнив, что никогда не пользовалась оружием. Впрочем, эту ценную информацию у меня не было причин доводить до Яки, поэтому я, потрясая револьвером перед самым его носом, завопила то, что слышала в каком-то дурацком фильме:
— А ну-ка, на землю, придурок! Иначе я пристрелю тебя, как щенка!
Как это ни странно, но мое чудесное заклинание подействовало на Яки: он упал на землю, позабыв о бессмертии и о славе нашего захудалого городишки.
Не знаю, сколько бы мне удалось продержать на земле Яки Вудстока, но, когда мои уши услышали шум третьей моторной лодки, прибывшей на Птичий, а глаза разглядели ярко-желтый дождевик и до боли знакомую крепкую мужскую фигуру, стоявшую рядом с мистером Бриссетом, я почувствовала себя самым счастливым человеком на свете.
Коул не стал дожидаться, когда моторка причалит к берегу, — он прыгнул в воду и проплыл остаток пути. Очень скоро маленький револьвер перекочевал из моих неумелых рук в его руки, а я очутилась в мокрых, но очень горячих объятиях.
— Ют, мы больше никогда не будем ссориться, клянусь, — пробормотал мне в ухо густой, немного хриплый голос.
Я бы с величайшей радостью сказала бы Коулу то же самое, но только в тот момент почувствовала, как горячо и тяжело ноет мое плечо, а голова наполняется свинцовым туманом…
Эпилог
— Когда я собиралась познакомить с тобой любовь всей своей жизни, не думала, что ты станешь звездой телевидения, — хмыкнула Энн, которой только что пришлось спровадить нескольких журналистов. — Я понимаю твое нежелание фотографироваться в повязке — но, может, ты хотя бы мне дашь попозировать?
— Энн… — укоризненно покосилась я на подругу.
— Умолкаю, — сдалась она и снова посмотрела на меня так, словно видела впервые. — До сих пор не могу во все это поверить. И как тебе это удается? Стоит оставить тебя ненадолго, как ты тут же крутишь роман с полицейским, берешь на мушку маньяка, который оказывается твоим соседом, да еще и получаешь пулю в плечо. Нет, я, конечно, не завидую, — снова покосилась Энн на повязку, — но, признаться, мне иногда хотелось бы пожить твоей жизнью… И все-таки, — прочитав мой выразительный взгляд, посерьезнела подруга, — какого черта наш белый и пушистый хиппи перевоплотился в жуткого брэмвилльского маньяка?
Я начала свой рассказ, когда в гостиную зашел Коул, принесший мне чашку горячего бульона. Ему не очень-то нравилась шумиха вокруг всей этой истории, однако из Брэмвилля, вопреки убеждению Ричи, мой любимый уезжать не собирался. Ответом на предложение о переводе, поступившее Коулу через неделю после ареста Яки Вудстока, была фраза, над которой позже долго смеялась Энн: «Даже не просите меня уехать из Брэмвилля — в этом городе живет гениальная писательница, на которой я собрался жениться».
Что до истории, случившейся с Коулом много лет назад, то Ричи, как выяснилось, нашел не лучший источник информации. Им оказался приятель того самого напарника, которого Коул якобы «превратил в котлету».
Коул Лонберг действительно подрался с другом, когда выяснилось, что тот спал с его женой Ритой, обладавшей довольно своеобразными представлениями о браке. Однако напарник отделался синяками, а Рита, обозлившись на то, что Коул подал на развод, попыталась оклеветать его, поставив себе пару синяков и заявив в суде, что муж регулярно ее избивал. К счастью, медицинское обследование установило истинную причину появления синяков, и Коул был оправдан. Но эта история настолько подорвала нервы Коула, что он сам попросил начальство о переводе в какой-нибудь небольшой городок.
