Присцилла Хагон - Опасный круиз
А потом я услышала слабый звук шагов и на бумагу упала тень. Прежде чем я успела посмотреть вверх, у меня вырвали листок и голос Эдварда Верритона произнес:
— Не вздумай шевельнуться или крикнуть. Сразу зарежу.
Я перевела взгляд на него, но не смогла двинуть ни рукой, ни ногой — присутствие этого страшного человека заставило меня окаменеть. Он был одет как обычный турист, но во всех остальных отношениях даже отдаленно не походил на того человека, каким был в первые дни круиза. Его лицо стало практически неузнаваемым, и меня неожиданно осенило, что за последние несколько часов он просто сошел с ума.
Он стоял, читая разоблачительные строки моей предполагаемой телеграммы. А страшное лезвие финского ножа все время находилось всего в нескольких дюймах от моего горла.
— Старший инспектор Форест, — пробормотал он. — Тот самый дядя из Скотланд-Ярда. Ладно, до него это уже не дойдет. Вставай!
Оцепенев, я уставилась на него. Кажется, у меня отнялись ноги.
— Вставай!
Я подчинилась и мне как-то удалось подняться.
— Иди в кусты. Давай! Поворачивайся! — я развернулась и ощутила, как острие ножа упирается мне в спину. Пробираясь через кустарник, я чувствовала, что по лицу у меня струится пот, хотя в то же время испытывала жуткий холод.
В пропитанном сладчайшими ароматами воздухе, под увядающими цветами олеандров, посреди коричневеющих побегов бугенвиллии меня подстерегал ужас и почти неминуемая смерть.
— Повернись ко мне!
Я подчинилась. В глазах у меня темнело. Я слышала, как мимо моих ушей с жужжанием пролетали насекомые. Он переложил нож в левую руку, а в правой у него неожиданно оказался маленький револьвер, нацеленный прямо мне в сердце.
— Вот так, моя маленькая умненькая Джоанна Форест. Автобус ушел на мыс Европы. Через несколько минут он вернется и проедет по дороге как раз над нами. Мотор работает очень громко, и в тот самый момент, когда он будет проезжать мимо, я тебя застрелю. Так выйдет чище и надежнее, чем просто тебя зарезать. Но сначала мы немного побеседуем. Во всяком случае, я собираюсь кое-что сказать. Ты что, и в самом деле думала, что маленькая английская школьница сможет выбраться из всего этого живой? Что ей удастся расстроить мои планы и помешать исполнению того, во что я верю? Впрочем, даже и в этом случае ты совсем не такая глупая, как старалась это показать.
— Как… как вы догадались? — прохрипела я, от страха у меня перехватило горло.
Он рассмеялся, и меня передернуло от его смеха.
— Догадался я постепенно. О, ты очень искусно притворялась, но была обречена уже с той самой ночи, когда подслушала наш разговор с женой… Да, я знаю, что ты была там. Нет, сначала я тебя не заметил. Но ты забыла про французские духи. Дорогие, наверное? «Je reviens». Ты слишком сильно надушилась ими. Я заметил это еще раньше, когда разговаривал с тобой вечером. Вся каюта детей провоняла ими. Я догадался, что ты или только что вышла, или все еще здесь и подслушиваешь. А когда ты думала, что я ушел в ванну, я выглянул в другую дверь и видел, как ты убегала. Я подумал, что ты, может быть, не станешь придавать этому особенного значения. Ясно, что нервы у моей жены действительно расшатаны, и ты вполне могла бы поверить в ее безумие. Даже после того, как ты узнала, что она приняла слишком много снотворного, я особенно не беспокоился, потому что по-прежнему считал тебя глупой. А вот после Неаполя меня уже многое стало тревожить.
— Я… я…
— Ты указала мне на Грэма Хедли, и позже я стал думать, что ты могла сделать это намеренно. Я все больше склонялся к этой мысли. Грэм Хедли… До тех пор я даже и не замечал его. Я понятия не имел, что он послан проверить меня; они хотели увериться, что для меня все еще безопасно путешествовать с женой и детьми, как я всегда это делал. А после слов Кенди мне стало совершенно ясно, что ты притворялась с самого начала. Стипендия в Оксфорде… бегло говорит по-итальянски. Тогда я спросил себя, зачем тебе все это понадобилось, и я мысленно вернулся в тот день, когда ты появилась в моем доме. Стеклянные двери открывали доступ в сад; ты могла выйти наружу и подслушать обрывок того разговора. Это было единственное возможное объяснение. Во всяком случае, я послал с парохода зашифрованную телеграмму и получил ответ по радиотелефону. О, да, мы умеем работать быстро, и скоро я знал о тебе все. И про отца — детективного писателя, и про дядю из Скотланд-Ярда.
— Я им ничего не говорила. Я… я… просто хотела в круиз. Я не поняла про…
— Сначала, может быть, и нет, но потом, я думаю, ты о многом догадалась. Грэм Хедли согласился со мной, что тебя лучше убрать. Хедли… — его лицо исказилось. — Они не совсем мне доверяют. А ведь я лучшим в моей жизни пожертвовал делу. Я ненавидел Грэма Хедли за все, что он мне сделал, но на некоторые вещи мы смотрели одинаково. Поэтому я попытался убить тебя тогда в этих кладовых. Но помощник эконома подошел слишком быстро.
— Это… я больше всего беспокоилась за ваших детей, — выдохнула я. — Я полюбила их. И если это вы хотели столкнуть их тогда за борт…
— Ты с ума сошла! Я никогда не причиню вреда Кенди и Гилу. Моя жена — другое дело. Когда-то я любил ее, но не теперь. Она не разделяет моих убеждений, и я не могу больше ей верить. Но Кенди и Гил… он сделал это — Грэм Хедли. Он считал, что они ставят операцию под угрозу срыва, — сам говорил об этом. Он попытался утопить моих детей, поэтому я убил его. Он кончил в море.
— Вам уже не удастся выйти сухим из воды, — прохрипела я. Я…
— Удастся, не может не удаться. Я должен продолжать работать для общего дела, несмотря на то что попал в такое неприятное положение в Дубровнике. Я никак не могу понять, зачем Грэм Хедли обманул меня. Ведь он взял это и кому-то отдал. А они сказали… они сказали, что это провал. Но идея с круизами работала очень долго. Это была моя идея. Просто невинное семейное путешествие. Мы заходили в различные порты и у нас была возможность встречаться и вести переговоры с самыми высокопоставленными людьми абсолютно безо всякого риска. Иногда передавали или получали документы. Со мной приезжали встречаться в Касабланку… Танжер… Неаполь. Иногда они даже жили там некоторое время. Это была замечательная система. Я придумаю другую — не хуже. Я переживу эту неудачу. Это мой первый провал… Самое ответственное поручение за все время, а я…
Вдали появился какой-то шум — несомненно, это автобус. В нос мне ударил запах разогретой земли и увядающих цветов. Я чуть-чуть сдвинулась с места, и револьвер поднялся.
— Твое тело никто не сможет найти до отплытия парохода. Это иностранный револьвер, поэтому никто не свяжет этот выстрел со мной. Видишь, я в перчатках, — я заметила, но какое это для меня имело значение. — Молодая женщина, в одиночестве гуляющая по парку Аламеды и, наверное, какой-нибудь страстный испанец…
