Оксана Семык - Чужая кровь
Мария бледнеет:
– О мон дьё!
Покачнувшись, она хватается за перила и слабым голосом обращается к Городецкому:
– Простите, мне стало дурно. Мне надо принять лекарство. Я могу пойти к себе наверх?
Сыщик отзывается:
– Да, конечно. Но у меня к вам просьба: не покидайте комнату, пока я с вами не побеседую. Все-таки совершено новое убийство.
Мария нетвердой походкой начинает подниматься на второй этаж.
Фрося, глядя на труп Андрюшки, начинает тихонечко подвывать:
– Я тут ни при чем.
– А это нам еще только предстоит выяснить, – жестко отчеканивает детектив. – С вами я тоже обязательно поговорю. Пройдите на кухню и ждите меня там.
Домработница, глядя на разлетевшиеся по полу осколки посуды и ошметки еды, растерянно произносит:
– Но как же завтрак? Федор Семенович ждет!
– Боюсь, генералу придется его сегодня пропустить. Я сам ему все объясню.
Фрося, еще раз взглянув на тело на полу, всхлипывает, прижимает фартук к глазам и, спотыкаясь, бредет на кухню.
Антон поворачивается ко мне и легонько касается моего плеча:
– Елена Викторовна, как вы?
Я лишь качаю опущенной головой. А как я могу себя чувствовать над телом только что погибшего на моих глазах брата?
Очевидно, поняв мое состояние, сыщик не лезет ко мне сейчас с расспросами. Он лишь проводит ладонью по моему плечу в попытке утешить или молча пособолезновать и негромко произносит:
– Простите, но я должен сообщить о происшедшем куда следует. И, думаю, на этот раз замять убийство вряд ли получится даже генералу. Вы разрешите сделать пару звонков из кабинета?
Я коротко киваю.
– Вы идете со мной?
Я отрицательно качаю головой, а потом, сглотнув огромный ком в горле, выдыхаю:
– Можно, я побуду немного рядом с ним?
– Да, конечно, – соглашается Городецкий и добавляет, – я скоро вернусь. Не хочется сейчас оставлять вас надолго одну в таком состоянии.
Я уже не слышу, что он говорит, и его удаляющихся шагов. Не обращая внимания на боль, опускаюсь плашмя на пол и обнимаю Андрюшку, упираясь головой в его неподвижное плечо.
В мозгу всплывает полустертый годами образ десятилетнего Андрюшки, вытащенного из реки, лежащего на песке с закрытыми, как сейчас, глазами.
И в этот момент я до конца осознаю, что мой непутевый младший брат больше никогда уже не откроет глаза и не скажет:
– Алька, только не говори ничего Ба!
Глава 27
Отчаяние сдавливает мою грудь так, что я не могу сделать вдох, и мне на мгновение кажется, что я никогда больше не смогу дышать. Наконец с икотой втягиваю в себя глоток воздуха, и тут внутри меня словно лопается горячий шар, и я начинаю горько рыдать. Слезы не приносят облегчения, но все-таки дают хоть какой-то выход моему горю.
Я чувствую, как под моей рукой постепенно остывает тело брата, но упрямо не хочу верить, что в этой телесной оболочке его больше нет. Что его вообще больше нет. Нигде. Вот только что, еще пять минут назад, он говорил, смеялся. А я-то его ругала! Если бы я только знала, что это последние минуты его жизни!
Ну почему только такой жестокий опыт заставляет нас понимать, что надо ценить каждое мгновение, которое мы проводим со своими близкими? А ближе Андрюшки у меня никого. Потеряв родителей, мы еще с детства оказались с ним одни против этого огромного, почти равнодушного к нам мира, где, по большому счету, были никому не нужны кроме друг друга.
Да, брат вырос самовлюбленным эгоистом, циником, хулиганом. Но, может, оттого он и стал таким человеком, что чувствовал: по большому счету всем наплевать, каким он будет?
Никто не постарался вложить в него не только моральные принципы, но и, самое главное, свою душу. В семье Деда нас кормили, одевали, дали крышу над головой. Но Дед никогда не упускал случая напомнить нам об этом, а также, в очередной раз наказывая за какую-то детскую шалость, не забывал упрекнуть нас в черной неблагодарности.
Но разве ребенок обязательно должен выражать тем, кто его растит, признательность за то, что о нем заботятся или за то, что его любят? Разве любовь в семье это не что-то безусловное, само собой разумеющееся, за что не требуется благодарить?
Своя ценность для близких людей – это то, чего не замечаешь, когда имеешь, потому что думаешь: все правильно, по иному и быть не должно. Но зато как остро ощущается ребенком отсутствие искренней заботы о нем!
Мы с Андрюшкой были одинаково обделены родительской любовью, и поэтому в детстве, как два выброшенных на мороз щенка, жались друг к другу, искали друг у друга поддержки и защиты. Однако, став постарше, мы стали вести себя по-разному: я постаралась приспособиться к окружающему миру, а брат, как мне кажется, взбунтовался против него, но сумел выразить свой протест лишь в виде демонстративного неподчинения, презрения к установленным правилам, пьянства, намеренно бесцельного существования. Фактически, он сознательно двигался по пути саморазрушения.
Страшнее всего, что его душа подверглась разрушению гораздо больше, чем тело, а я даже не подозревала об этом. Как, когда мой добрый, доверчивый, наивный младший брат, ходивший за мной в детстве хвостом, вдруг превратился в человека, способного хладнокровно задумать и обсуждать с соучастницей планируемое убийство человека?
И тут меня неожиданно пронзила мысль: ведь Андрюшка собирался убить Деда, а в результате принял на себя предназначенный тому яд. Вот это гримаса судьбы! Может, это не случайно?
Неужели все-таки есть Бог или какая-то другая сверхъестественная сущность высшего порядка? А вдруг эта нелепая смерть – действительно не заставившее себя ждать наказание за крамольные намерения? Неужели даже наши мысли и планы обвиняют нас и ведут на некий высший суд? Да нет, Бог – это для таких, как Фрося. Но все же такое немыслимое совпадение приводит меня в трепет.
Я поднимаю голову и бросаю взгляд на непривычно неподвижное лицо мертвого брата. Так это расплата? Не ждет ли она и меня за то, что я столько лет шантажировала Деда и втайне желала его смерти?
Ну вот, наконец я себе в этом призналась – я действительно в глубине души была разочарована, что вчера погибла Лида, а не Дед. Если быть до конца честной перед самой собой, я бы с радостью увидела старика мертвым. Он уже зажился на свете. Он давно никому не нужен.
Я стискиваю зубы. Я ничем не лучше своего брата: столько лет не брезговала грязным шантажом, а теперь вместе со всеми с удовольствием смотрю, как неизвестный убийца пытается добраться таки до старика. Я тоже заслуживаю смерти! Мы с братом втайне друг от друга слишком увлеклись охотой на проклятое генеральское наследство. Ну чего нам не хватало? Разве мы оба так уж плохо жили? А теперь Андрюшки со мной больше нет! Я осталась одна! Одна!
