Вера Колочкова - Дом с мезонином в наследство
— А как? Как, мам? Я не умею…
— Да очень просто, Митенька. Цепляй себя за жизнь как таковую, за основу цепляй! За первостепенность жизни, а не за вторично–красивые ее признаки! Давай своей жизни каждодневные четкие определения, зацепки находи, точки опоры…Вот сегодня какой день, скажи?
— Ну, понедельник… Пятнадцатое февраля…
— Эк ты сейчас с тоской какой все это произнес! А ты найди в этом понедельнике пятнадцатого февраля свои собственные зацепки, опорные твердые точки, сосредоточься и зацепись за них в огромном пространстве и в текущем времени…
— Какие, мам?
— Какие? Ну, например, ключевыми словами зацепись… Зима. Февраль. Вьюга за окном. Горячий чай. В доме тепло… Прочувствуй их и зацепись!
— Что ж, попробую… - улыбнулся ей широко Митенька и, закрыв глаза и будто на чем в себе сосредоточившись, повторил: — Февраль. На улице холодно. В доме тепло. Хм… Нет, не цепляет…Мам, а может, они какие–то радостные должны быть, эти точки–зацепки? Может, надо за что–то особо приятное цепляться?
— Нет, сынок. Жизнь – она ведь не радостная воскресная прогулка в ожидании обязательных развлечений. Она штука более сложная. Самая большая человеческая ошибка в том и заключается, что все ждут от жизни только ярких радостных вспышек. Живут сегодняшний день в черновике будто, а чистовик сам собою завтра напишется. А если нет, то она и не удалась вроде. И смысла в ней никакого нет.
— А в чем, в чем тогда ее смысл?
— А смысл в том и есть, что надо просто жить, и все. Каждый день жить.
— Прозябать, то есть?
— Нет, Митенька. Не знает жизнь такого понятия, как прозябание. Прозябает тот, кто о яркости жизни лишь мечтает завистливо. А кто принимает ее изо дня в день достойно, как самый большой подарок, тот не прозябает.
— Значит, ее смысл в достоинстве?
— Ну да, если хочешь. В достоинстве видеть–чувствовать каждый свой день, привязывать его к своей жизни, находить с ней общие точки соприкосновения… Ну подумай – ведь в самом деле сейчас февраль. И на улице вьюга. И сейчас придет Анютка, и мы будем пить чай. Это и есть ее величество Жизнь, Митенька! А завтра будет новый день. И снова будет жизнь. И ты в ней. И я. И Анютка. Надо просто научиться ее видеть, принимать, возвращать себя в нее постоянно через маленькие метки–зацепки. Научиться определяться в каждодневном ее пространстве, а не мчаться мимо в поисках ярких вспышек, будто ты слепой да глухой! Не надо искать в ней какого–то особенного смысла. Надо просто жить, и все. В этом и есть ее смысл…
— Хм… Интересно…Но ведь все кругом говорят, что надо все время стремиться куда–то, добиваться чего–то! И по телевизору вот тоже…
— Ну правильно! А представь на секунду, что все вдруг в одночасье возьмут и изо всех сил устремятся куда–то! Все наше Белоречье снимется с места и устремится, например, в Москву в поисках ярких для себя жизненных вспышек? Нет, сынок. Жизнь – это не яростное устремление, это достойное течение. Течение в честности, в доброте, в умной потребности к самоограничению, в умении не искушаться попусту. В яростном устремлении она как раз меж пальцев и протекает быстро. А когда заимеешь то, к чему так яростно стремился, и понимаешь вдруг, что и не жил вовсе…
— Ладно, мам, я попробую. Как там, ты говоришь? Февраль, холодно, горячий чай? Хм…Ладно, пойду чайник поставлю… Сейчас Анютка придет…
После школы Митенька остался в Белоречье. Отслужил в армии, закончил институт строительный заочно. Женился на Маринке, построил свой дом на берегу реки. Основательный такой мужик из него вышел, крепко на ногах стоящий, рукастый да головастый. Но детская привычка к каждодневному своему в жизни определению осталась. Вот и сейчас, зайдя вслед за женой в дом и поймав на себе Тинин взгляд, он произнес, тихо ей улыбнувшись:
— Июль. Семья. Обед. Баня топится…
И Тина ему улыбнулась понимающе, и головой в ответ кивнула – так, мол, сынок, все правильно…Зашедший вместе с ним Олег посмотрел на них очень удивленно, наклонился к Анюткиному уху, спросил шепотом:
— Чего это они, Аньк?
— Да так. Жизнь живут.
— Чего? Не понял…
— Ну, я тебе потом объясню, ладно? Попытаюсь, по крайней мере…
Тина, враз спохватившись, засуетилась быстро по хозяйству, собирая свою большую семью за стол. Перед сытным обедом мужики, как и полагается в больших дружных семьях, выпили по рюмке холодной водки, похрустели юным малосольным огурчиком, посмеялись над маленькой Сонечкой, скривившей выпившему отцу противную мордашку. И даже передернулась вся уморительно, будто на себе прочувствовала горечь ядреного взрослого напитка. Потом под этот же дружный смех еще и схватила цепкими пальчиками с тарелки огурец, быстро потащила его в рот. Июльское солнце, заглянувшее в большую столовую, тоже, казалось, улыбнулось им расслабленно, пройдясь ласковым теплым лучом по лицам – хорошо сидите, мол, люди…
Тине и впрямь было хорошо. Такие родные, такие любимые лица кругом. И пусть ее стол не ломится от дорогих пищевых изысков. Простая еда, приготовленная с любовью и для любимых, она всегда вкуснее и сытнее, чем самые отъявленно–дорогие гурманские устрицы какие–нибудь или ананасы в шампанском. Олег Анютин, правда, несколько снисходительно на ее стол посматривает, ну да ничего, все равно ест с аппетитом. Все хорошо, только вот зря Митенька этот разговор вдруг завел…
— Мам, а ты правда поедешь туда, к нашим родственникам,да? Мне сейчас Анютка сказала…
— Поеду, Митенька. Но это ненадолго, ты не беспокойся. А за домом Леня присмотрит.
— А зачем? Тебя ребята эти попросили, Анютка говорит…
— Ну да. Попросили.
— А какие они, наши брат и сестра? Расскажи!
— Не знаю, сынок. Я их и не разглядела толком. Как–то быстро все так произошло – опомниться не успела. Оля вроде на Мисюсь похожа, красивая очень. А Никита – тот на Антона…
Тина замолчала вдруг, опустила в свою тарелку голову. И за столом сразу повисла неловкая тишина, будто она невзначай коснулась запретной для всех темы. Было слышно, как звякают деликатно вилки о фарфор тарелок, как тихо вздохнула Анюта, кинув на Митю недовольный взгляд. На помощь тут же пришел Леня, прервал эту неловкую тишину, проговорив бодренько:
— А ну, мужики, давайте–ка по второй под горячее! Пока водка не согрелась!
Дружно чокнувшись, выпили. Однако разговор неожиданно продолжил молчащий до сих пор Олег, спросил очень заинтересованно:
— А кто, я не понял, приезжал–то? Родственники какие, что ли?
— Ну да. Родственники. – Неохотно пояснил ему Митя.
