Анастасия Акулова - Тлеют угли костров отгоревших…
Мариенбург, 1702 г.
– Марта! – Послышался где-то рядом привычный визг, – Где тебя опять носило весь вечер? Ты замужняя девка! Мало тебе позора, который ты нам приносишь одним своим существованием?!
На пороге показалась молодая девушка лет семнадцати-восемнадцати, в каком-то балахоне, грязная настолько, что определить настоящий цвет её волос и кожи казалось делом невозможным.
Ванна – непозволительная роскошь для таких бедных крестьян, фактически, рабов.
Девушка только что вернулась с прогулки. В руках она держала маленькую самодельную корзиночку, полную ягод.
– Я в лес ходила, – спокойно ответила она, обходя кричащую без причины мать и направляясь к своему уголку с широкой, но короткой лавочкой.
С секунду молча буравя дочь взглядом, женщина с руганью вышла из дому, хлопнув и без того шаткой дверью.
Стараясь сдержать очередные непрошеные слёзы, Марта уткнулась носом в тонкую, почти как покрывало, подушку.
Для всех, с самого детства она – никто. Сколько себя помнила, она никогда не знала родительской любви и ласки, что оказалось даже тяжелей, чем просто нелёгкая жизнь в пыли и грязи, которая стала повседневной реальностью. Марту на протяжении всех восемнадцати лет её жизни преследовали презрительные взгляды, оскорбления. Один лишь только пастор Глюк, её наставник, был добр и вежлив с ней, но у него зачастую и своих забот хватало. Хоть и был он единственным, кто не брезговал ей искренне улыбнуться, даже для него она была кем-то второсортным – прачкой и кухаркой в его доме.
И она знала, почему все так презрительно на неё косятся. Она – незаконнорожденная. Это треклятое слово извечной, непреодолимой горечью жило в её груди. Это её приговор.
Казалось бы, единственный человек в этом мире, который должен был бы её понять и утешить, была её мама, крестьянка Мария. Но нет, она в каком-то плане больше других была озлоблена на дочь, виня её во всех своих проблемах и грехах. Почему? А кто ж поймёт-то?
Наверное, потому, что всегда легче обвинять других, нежели себя.
Безмолвно снося крики и побои, девушка всю жизнь только и делала, что выживала. Ведь те, кто зовётся её родителями – очень бедные люди, крестьяне, у которых часто выдавались очень тяжёлые года. Такие, когда голод становился ночным кошмаром, преследуя везде.
Тем не менее, Марта работала. Стиснув зубы и убивая в себе злобу, ненависть, боролась за жизнь. Но не за то серое, никчёмное существование, которым жила раньше, а за надежду на нормальную жизнь когда-нибудь.
Порой, надежда – это всё, что нам остаётся.
Весь мир представлялся ей комом грязи и пороков, тюрьмой, проклятьем. И лишь одиноко гуляя по лесу, девушка могла хоть немного успокоиться, унять нарастающую ненависть ко всем и вся.
Когда Марте было почти восемнадцать, её буквально выпинали замуж за местного трубача, Иоганна Крузе. Он оказался неплохим человеком, но замужество не принесло девушке счастья, напротив.
Мир без любви соткан из боли
Одиночество – враг наш смертельный и злейший
Давно нам даны наши маски и роли,
Нет надежды с пути свернуть ни малейшей.
Здесь не простят ни единой ошибки
Здесь сдаться это значит умереть.
Здесь не увидеть искренней улыбки
Здесь каждый слеп и не прозреть…
Случай – коварный наш кукловод
По жизни лабиринту нас ведёт,
Ведёт туда, где каждый поворот
Может не таким быть, как казался.
Девочка, которая не плакала даже в детстве, теперь тихо лила слёзы в подушку едва ли не каждый день. Жалость к себе сумела-таки надломить её, эту хрупкую, никому не нужную девушку с несгибаемой силой духа.
Глава 2
Начавшаяся два года назад война только набирала обороты, но Мариенбурга она пока не коснулась, однако голод среди бедных ужесточился. Ради крох еды приходилось работать до потери сознания.
Проклиная сквозь зубы судьбу, Марта работала, работала, забывая обо всём. Ради кого? Сама не знала. Ради себя? Нет, зачем ей это беспросветное, безрадостное существование, эти тяжкие, унылые дни, каждая секунда которых наполнена болью, и физической, и душевной? Оно ей не нужно, вот такое. Тогда почему?
Несмотря ни на что, Марта мечтала. Как маленькая девочка, не знающая реальности жестокой жизни, она мечтала… о том, чего у неё никогда не было – о семье, о любви, о достатке. О том, ради чего стоит бороться, ради чего стоит жить и умереть, о том, что наполняет нашу жизнь смыслом, светом и радостью.
И даже когда разум твердит: «невозможно!» сердце остаётся при своём мнении, не заботясь, правильно это, или нет.
…Тихий вечер. Марта, полуживая вернувшись с поля, принялась уже чисто автоматически, по привычке выметать из дома сор огромной грубой метёлкой.
В ушах звенело от звуков разразившегося сражения – русские всё же напали на Мариенбург. Наивные жители этого города, воспитанные на множествах легенд о его непобедимости и нерушимости, как обычно отправили крестьян на работы. Но мудрые полководцы говорят, что самая страшная ошибка в битве – недооценка врага.
Уже сметая с порога собранную грязь, девушка вдруг услышала топот множества ног. Тут и там отвратительно пахло гарью, дым и тьма ночи застилали глаза.
Заметив её, появившиеся из неоткуда люди что-то прокричали на непонятном языке. Их было не меньше десяти, все они шли вразвалочку, пьяно гогоча. В душе девушки червячком зашевелился страх.
– Что, ещё одна местная? – Грубо схватив девушку выше локтя, по-русски сказал один из солдат, обдав перегаром.
На этих людях была солдатская, но не шведская форма. Так… русские всё же победили?
– Отпустите! – Тихо, устало и как-то измученно пискнула Марта, пытаясь выдернуть руку.
– Их всех…это… в кр-реп-пость вроде б-бы надо, – заикаясь, сказал второй, слегка пошатываясь.
– Таких, как эта? – Поморщился первый, оглядев девушку, – фу, они же все блохастые, как псы!
Ни слова не поняв из вышесказанного, Марта ещё больше испугалась.
– Такой приказ был, – ответил тот, – всех мирных жителей, крестьян – туда.
– Ну раз приказ, ладно, – со вздохом согласился другой, встряхнув недоумевающую девушку, словно тряпичную куклу и почти волоком потащив за собой, в сторону взятой ими крепости.
Взвизгнув, Марта начала вырываться активней, брыкаться, кусаться, кричать. Она не могла понять, что происходит. Накатила неконтролируемая паника.
