Галина Романова - Ничто не вечно под луной
Как можно спокойно двигаться здесь, измерять что-то, фотографировать, когда эти глаза буквально могут свести с ума?! Господи, да от всего этого можно свихнуться!!! Воистину, люди подобной профессии родились уже заведомо без нервных окончаний…
— Аля… — дребезжащий голос Дениса вывел ее, наконец, из оцепенения.
Она подняла на него взгляд и поняла, отчего его голос вдруг стал тише. Вся шея Дениса была исцарапана острыми коготками жертвы.
Некоторые из ран, видимо, были достаточно глубоки и сильно кровоточили. Особенно бросалась в глаза большая рана на кадыке, каждый раз, как он пытался что-то произнести, она сочилась кровью…
— Что она тебе сделала? — выдавила Аля через силу. — За что ты ее так?!
Он отчаянно замотал головой и виновато пробормотал:
— Это не я, клянусь! Я не знаю…
— Вот, вот, — довольно подхватил кто-то за Алиной спиной. — Ничего не помню… Не знаю… Не убивал…
— Я не делал этого, — упрямо твердил Денис, не сводя глаз с замеревшей от ужаса жены. — Я приехал один.
— Ага… А барышня прибыла следом. Да не одна, а с целой батареей бутылок. Еще скажи, что не пил с ней?
Денис замолчал, из чего Але стало понятно — пил.
— И сколько же вы на двоих опорожнили? — поинтересовался другой мужчина, чуть сместившись к окну и что-то внимательно разглядывая в маленьком пластиковом пакетике.
— Не помню, — прохрипел Денис и обхватил голову руками.
— А за что же так жестоко расправился с шестнадцатилетней девчонкой? Чего не поделили? Выпивку или еще что? — Тот, кто стоял у окна, вложил в свои вопросы столько неприязни, что сразу становилось ясно: дело о преднамеренном убийстве почти закрыто и передано в суд.
— Я не убивал!.. Я не помню…
Опять это дерьмо! Столбняк от увиденного постепенно ее оставлял, сменяясь жуткой яростью и.., ревностью. Приблизительная картина произошедшего ей была ясна так же, как и суетившимся в спальне ментам. Да и чего здесь, собственно, непонятного? Опились до чертей. Перешли к завершающей сцене незапланированной встречи — сексу, и что-то здесь у них пошло не так…
— Какое дерьмо! — Она произнесла это громко и отчетливо. Отчетливо настолько, что все присутствующие враз смолкли и, замерев каждый на своем месте, вопросительно уставились на нее. — Какое дерьмо!
Эту фразу она повторила раз, наверное, десять, прежде чем до окружающих дошло, что у нее начинается истерика. Ногти впились в ладони едва не до крови. Глаза, подобно глазам жертвы, остановились и, не мигая, смотрели прямо на мужа. К слову сказать, видя не его, а так, лишь смутный расплывчатый силуэт.
В горле першило то ли от тошноты, то ли от горечи.
— Слушайте, — кто-то обнял ее за плечи и попытался вывести из спальни. — Идемте, я дам вам воды.
— Воды? Зачем? — Аля подняла голову и наткнулась на сочувственный взгляд карих глаз пожилого мужчины в штатском. — Что это изменит?
— Идемте… — Мужчина настойчиво подталкивал ее к выходу. — Здесь вам делать нечего…
Ах вот оно что! Действительно, зачем она здесь?! Что ей здесь делать?! Все главные герои этой ужасно закончившейся истории в сборе, она здесь явно лишняя?!
Вялые обрывки каких-то фраз, радужных эпизодов прожитой семейной жизни тупо толклись в ее голове, пытаясь вырваться наружу в образе чего-то четкого и определенного.
Она теперь одна!!!
Ага! Вот оно — болезненное и горькое, мгновенно перечеркнувшее ее жизнь. Это же не что иное, как одиночество. Отвратительная, отдающая могильным холодом обреченность упала тяжелым камнем Але на сердце, да так, что она едва не задохнулась от боли.
— Подождите, — еле слышно попросила она следователя.
Тот ослабил свой натиск и выжидательно уставился на нее. Дальнейшие ее действия были продиктованы скорее инстинктом, а не разумом. Алевтина подлетела к мужу. Дернула его за подбородок кверху, так что рана на шее опять начала кровоточить. И наотмашь ударила по лицу. Ударила дважды. Хлестко, злобно, вложив в этот жест всю горечь, все презрение, которые буквально разрывали ее на части.
— Аля. — Денис даже не пытался увернуться от ее пощечин. Ой лишь смотрел на нее взглядом брошенного на произвол судьбы щенка и повторял — Прости меня, Аля…
Остальное ей помнилось смутно. Ее вывели из спальни. Тут же появился неизвестно где пропадавший до сего времени Иван. Ей наперебой стали совать бокалы кто с водой, кто с минералкой. Один умник, правда, исхитрился сунуть ей рюмку водки, которую она категорически отвергла. И разговоры… Непрекращающийся рой голосов, пытающихся что-то доказать ей, в чем-то разуверить, как-то успокоить.
Все это слилось в монотонный, трудно различимый гул, которому ей не терпелось положить конец.
— Я ничего больше не хочу! Ни-че-го! — удалось ей вставить во время внезапно возникшей паузы.
Это были последние ее слова. Она встала, вышла из гостиницы, села за руль и поехала домой.
Дениса она больше до суда не видела. От всех встреч, на которых он настаивал, Аля отказывалась. Иван Алексеевич землю рыл, чтобы облегчить участь своего молодого партнера. Кое-что ему, правда, удалось: и срок дали неимоверно малый, учитывая обстоятельства этого жуткого убийства, и исправительное учреждение было предоставлено исключительно по выбору.
— Там у меня начальником кореш мой давний, — радовался непонятно чему Иван, потирая руки. — Так что Дениска наш будет там как у Христа за пазухой…
Денис, видимо, неплохо там обосновался, раз позволял себе еженедельные звонки. Да и по энтузиазму в его голосе о переживаниях судить было трудно.
Но все это проносилось как бы мимо нее, совершенно ее не затрагивая. Да, она разговаривала с ним по телефону. Да, как всякая порядочная супруга, отсылала ежемесячно положенные посылки, но переломить себя, взять и поехать к нему сейчас Алевтина не могла.
И хотя с момента заключения под стражу Дениса прошел почти год, боль от потери не становилась менее острой…
Глава 3
Алевтине снился удивительный сон. Скорее и не сон — это было что-то среднее между полузабытьем и явью. Она видела себя совершенно обнаженной, лежащей поверх одеяла.
Одна рука безвольно свешивается с кровати, а другая судорожно сжимает угол подушки.
Свет уличного фонаря, единственного уцелевшего на этой улице, беспрепятственно проникает в комнату, делая тускло освещаемые им предметы неестественно громоздкими. Ночная тишина нарушается лишь тиканьем будильника в ее изголовье, тихий обыденный звук которого вдруг начинает сбиваться с положенного ритма, обрастая непонятным металлическим скрежетанием. «Видимо, это звук поворачиваемого в замке ключа», — облегченно вздыхает она, поняв наконец природу невнятного скрежета.
