Елена Арсеньева - Обнаженная тьма
– А, сало, – хрипло сказал гость, с трудом одолевая приступ тошноты. – Ну, ты уж извини, потом докушаешь, ладно? Мне с тобой поговорить маленько надо. По важному делу.
– А шо такое? – насторожился хозяин.
– Да есть тут до тебя одна невеликая просьба, Хведько Сыч… – обронил гость и едва не засмеялся от наслаждения, увидав, какая судорога прошила вдруг это упитанное, сальное тело, как побледнела толстощекая морда.
Жирная ладонь скользнула под полу заношенной спортивной фуфайки, но гость насмешливо качнул головой:
– Не дергайся. Ты что, думаешь, я сюда один пришел?
На самом-то деле он был один. Но брезгливость и отвращение, вызываемые в нем этим отродьем человеческим, были столь сильны, что для страха места просто не оставалось.
– Чого ты хочешь? – со своим неистребимым акцентом спросил Сыч, медленно вынимая пустую ладонь. – Видкеля прознал?
– Ну-у… – Гость пожал плечами. – Мало ли! Например, посмотрел на эту фотку и думаю, мать честная, знакомые все лица…
Он сделал эффектное движение рукой, как фокусник, который выбрасывает козырную карту из рукава, однако на запыленный стол вылетела не карта, а карточка – фотоснимок. На самом деле знакомым гостю было не все, а только одно лицо из трех изображенных. Это было лицо Сыча – лет на десять помоложе, малость поубористей размерами, однако такого же губастого и глазастого. Правда, волосы его тогда не прилегали к черепу жиденькими прядками, а вились тугими, жирными кольцами. Два других лица под смушковыми казачьими папахами были настолько обезображены страданием и окровавлены, что казались схожими, как лица двух мертвых, замученных близнецов. Их отрубленные головы были насажены на колья, а держал колья в обеих руках, выпятив грудь и красуясь, словно силач на помосте, не кто иной, как Сыч.
– Вспоминаешь солнечное Приднестровье? – негромко спросил гость, невинно улыбаясь.
Сыч не издал ни звука, только неопределенно мотнул головой.
– Если ты поднимешь подшивки «Казачьей правды», кои так бережно хранишь, то непременно наткнешься на этот снимок. Оригинал я получил в редакции, – пояснил гость. – А еще – исчерпывающее досье на гражданина Украины Хведора Хведоровича Сыча, за совершенные преступления разыскиваемого и на родимой Хохляндии, и в несчастной Приднестровской республике. Правда, ищут его не столько органы правопорядка, сколько обуреваемые жаждой мести казачки, которых когда-то немало-таки положил ций гарнесенький хлопчик. Единственно, где Сыч мог бы чувствовать себя национальным героем, это в Молдове, во имя территориальной целостности которой он и пролил немало казачьей кровушки, а также кровушки жителей поселка Приречный. Семьями вырезал он там народ, кварталами, улицами…
В горле гостя что-то заклокотало, однако он подавил приступ тошноты и с прежней холодноватой, как бы отстраненной улыбочкой продолжал:
– Но там его быстренько растерзали бы в клочки, и пошли бы те клочки по закоулочкам… Поэтому он поступил совершенно правильно, скрывшись на бескрайних российских просторах. Ни в редакции «Казачьей правды», ни в штабе движения «Вольница казачья» никто и знать не знает, что Хведько Сыч ныне называет себя Федором Сычовым и трудится в скромной должности фельдшера Нижегородской районной подстанции «Скорой помощи». Повторяю, об этом не знает никто, кроме меня…
Гость сделал крохотную паузу и в этот миг испытал чувство, схожее с тем, какое испытывает человек, ступивший на тонкий лед и ощутивший, как он гнется, дрожит под ногой: проломится или нет? Рука Сыча снова скользнула под полу куртки – и снова безвольно упала, когда гость договорил:
– И еще тех троих, которые ждут меня около твоей двери. Так что не надейся – мою голову тебе нацепить на древко не удастся. И не тяни ручонки под мышку, будто у тебя чесотка, не дергайся. Что там? Пистоль? Или твой знаменитый булатный ножичек по прозвищу Кащей? Кстати, а правда, что на вашей дурацкой мове «Кащей бессмертный» – «Чахлик немрущий»?
Мгновенное сверкание карих очей заставило его усмехнуться:
– Повторяю, не дергайся, Сыч. Сейчас я скажу тебе кое-что очень смешное. На самом деле мне на все это, – он брезгливо кивнул на страшную фотографию, – совершенно наплевать. И мне, и тем, кто работает вместе со мной…
– Чого ж тоби трэба? – хрипло выговорил Сыч.
– Да уж не сала! – хмыкнул гость, прислоняясь к косяку двери: он устал стоять, однако сесть хотя бы на краешек стула в этой комнате брезговал.
– А чого ж тоди?
– Выражайся на языке той страны, в которой живешь! – скривил губы гость. – Тут тебе, друже, не какая-нибудь западенская батькивщина!
Сыч опять люто сверкнул очами, но опустил голову, промолчал. Гость тоже выждал паузу, а затем заговорил – негромко, внушительно:
– Давай договоримся о терминах. Повторяю: нам плевать на твое боевое прошлое. Как только ты сделаешь то, что нам нужно, я передам тебе лично в руки папочку, в которой лежат с десяток подобных кошмарных фотографий, распечатка твоего досье, а также дискета с этим самым досье. Все это изъято из штаба «Вольницы». Когда наше дело будет сделано, все файлы на Сыча в компьютерах «Казачьей правды» и «Вольницы» будут немедленно уничтожены. Можешь в этом не сомневаться. Кроме того…
Гость сделал еще одно эффектное движение рукой – и поймал в ладонь выпавшую из рукава куртки пачку денег в пластиковой банковской упаковке.
– Здесь пять тысяч долларов. Это аванс. По окончании работы ты получишь еще столько же. Разумеется, если будешь мне помогать, а также оставишь дурацкие попытки то и дело чесать под мышкой. Овчинка выделки не стоит, поверь! Сейчас тебе выгодно сотрудничать со мной. Как говорится на вильной Вкраине, голодранцы усих краин, в едину купку – геть! Что в переводе на нормальный человеческий язык означает: пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Он с наслаждением поймал взглядом судорогу, пробежавшую по лицу хохла-убийцы.
– Получишь деньги, документы – и ты вольная птица. А я уйду, откуда пришел, и наши пути никогда больше не пересекутся. Как, согласен работать на таких условиях?
Сыч окинул его медленным взглядом своих влажных воловьих очей. Он увидел высокого худощавого человека, который стоял, сунув руки в карманы, чуть склонив к плечу непокрытую голову, и холодновато улыбался. Во всем его облике было спокойствие – непоколебимое спокойствие бесстрашия. Находясь наедине с убийцей, он был абсолютно бесстрашен, словно за его спиной стояла такая сила, рядом с которой даже мстительные казаки из «Вольницы» – просто мальчишки.
Сыч покосился на пачку в пластиковой упаковке. Да, он знал имя этой силы. Она зовется – Деньги. И ей в самом деле бесполезно противостоять.
