Эвелин Энтони - Шаг до страсти
— "Они ждут вас". Что это значит? — Она дотронулась до его руки. Он схватил ее руку и удержал в своей.
— Это значит, что моего секретаря арестовали. И допрашивают. Скорее всего, когда я приеду домой, меня отправят вслед за ним на Лубянку.
— О боже, — прошептала Джуди. — Только за развод...
— Нет. — Он покачал головой. — Нет, развод тут ни при чем. Это просто уловка, чтобы я вернулся. — Он подумал о томаровском письме, полном отеческой заботы и сердечного совета немедленно приехать. Он сощурил глаза и сказал что-то на своем языке, чего Джуди не поняла. — Это нечто более серьезное. — Он улыбнулся — из-за опущенного уголка губ улыбка показалась кривой гримасой. — Они отозвали Калинина, чтобы сфабриковать против меня дело. Теперь оно готово. И вот старый друг пишет мне, чтобы я приезжал, моя собственная жена соглашается развестись со мной...
— Но что ты такое сделал? — воскликнула Джуди. — Зачем им «фабриковать» что-то? Я этого не понимаю...
— И не поймешь, — сказал он тихо. — Ты этого не поймешь, потому что в твоем мире такие вещи происходят только в книжках. В шпионских романах, где герой разгрызает проволоку зубами и исчезает в ночи. С Лубянки не убегают. Жаль, что это был Калинин. Очень хочется надеяться, что он не пытался геройствовать. — Свердлов дал ей сигарету и закурил сам. — Значит, политику определили, — задумчиво произнес он. — Мы вернулись к сталинизму. И теперь начинается чистка. Я был слеп и глуп, я должен был понять, что идет к этому.
— Но почему ты? — спросила его Джуди. — Почему весь этот шум вокруг тебя?
— Я принадлежу к так называемым умеренным, — объяснил Свердлов. — Я считаю, что мы можем завоевать капиталистический мир мирным проникновением, политическим маневрированием, просто историческим развитием. Но не войной, не с помощью старой марксистской теории, что революционное движение сметет все в океан и на руинах построит новый рай. Видишь ли, я разложился, полюбил шотландское виски. Как ты с первого раза не поняла, что одно это уже доказывает, насколько я далек от марксистского идеала?
— Да, ты потерял свой марксистский дух, — неожиданно сказала Джуди. — Ты же говорил мне, сам же говорил в тот вечер, когда заставил меня рассказать все про Ричарда. Ты сказал, что утратил веру. Ты сказал, что думаешь теперь только о том, чтобы выжить. Наверное, ты не смог скрыть это от начальства. О Федор, ну почему ты не хотел сидеть тихо?
К ее удивлению, он рассмеялся.
— Не от начальства, — заметил он. — От подчиненных. Особенно от одного. — В глазах у Федора мелькнуло то же выражение, как при воспоминаниях о Томарове. — Никогда не забывай о старой собаке. Она может укусить одним клыком. Хорошая поговорка.
— Если ты не перестанешь дурачиться и болтать о поговорках, я заору, — взорвалась Джуди. — Тебе угрожает страшная опасность. Тебя собираются арестовать, когда ты приедешь домой. А что будет с тобой, если ты не поедешь? Тебя могут просто засунуть в самолет, правда?
— Для этого нужны указания, — сказал Свердлов. — Но они будут получены. Их получат, если заподозрят, что я знаю об ожидающей меня ловушке, и поэтому придумал отговорку, чтобы не ехать. Знаешь, ты даешь мне нужный шанс. Благодаря тебе я могу отменить завтрашний вылет и перезаказать билет на более поздний срок. Я могу сказать, что мне удалось завербовать тебя, а ты готова продать мне потрясающий секрет. Ты намерена взорвать сейф Нильсона и передать мне всю его переписку.
— Не понимаю, как ты можешь все превращать в шутку, — сказала Джуди. Она так испугалась за него, что начала сердиться.
— Ну вот, это лучше, чем плакать, — ответил Свердлов. — Так мне легче думать. Ты, наверное, проголодалась, давай закажем что-нибудь поесть. И выпить, — добавил он, словно это было самым важным в этот вечер. — У меня пустой стакан.
— Не могу даже думать о еде, — заявила она. — А тебе не нужно пить, у тебя должна быть ясная голова, чтобы думать!
— Душенька, — почти нежно заговорил Федор. — Перестань грустить. Я верю в то, что главное сейчас — это выжить. Они меня не достанут! Это я тебе обещаю.
— Но ведь ты не можешь бесконечно отменять и отменять, — заметила Джуди. — Что ты им скажешь?
— Посмотрим, — ответил Свердлов. — Это будет зависеть от того, какое решение я приму.
Джуди старалась заставить себя есть, но напрасно. Она сидела, пила вино и курила, ничем не прерывая молчания. Развод был уловкой и означал, что его жену убедили выступить против него. Свердлов говорил о старом друге. Медленно, наблюдая за ним, Джуди начинала понимать, что шутил он слишком мрачно, стараясь скрыть свои подлинные чувства под маской циника.
Потом она стала думать о том, как же мало она знала его, как поверхностно поняла его истинную суть. То, что у его натуры есть другая, менее привлекательная сторона, она уже заметила во время его короткой встречи в ресторане, когда Меменов присел за их столик и держался почтительно, явно чувствуя себя не в своей тарелке. На короткий момент это проявилось, когда она передала ему слова Меменова. Если он боялся, то знал, как скрыть это чувство, но гнева скрыть не мог. Душенька. Он снова назвал ее так. Дорогая. Боже мой, сказала она себе, в какую же историю ты впутываешься... Ведь он ничего для тебя не значит, он всего лишь отвлек твои мысли от Ричарда. У нее перехватило дыхание. Он не отвлек ее мысли от Ричарда Патерсона, он вытеснил его полностью. Уже неделями она не вспоминала англичанина. Неделями не думала ни о ком, кроме Свердлова, но поняла это только сейчас. Когда он подшучивал над грозившей ему самому опасностью, ей хотелось ударить его, только бы заставить его серьезно взглянуть на ситуацию. А ведь она почти ничего о нем не знала, он вошел в ее жизнь, как инопланетянин с Марса. Он подвинул свой стул поближе, их колени соприкоснулись.
— Могу я сегодня пойти к тебе — на твою квартиру?
— Там моя подруга, — ответила Джуди. Она столько раз пользовалась именем Нэнси, сдерживая его напор, что он наконец сказал, что не верит, будто подруга существует на самом деле. Но в этот вечер Нэнси была дома и Джуди не могла рискнуть и привести его к себе так, чтобы та не узнала. Джуди ни на минуту не пришло в голову, что за его вопросом стоит банальный мотив. Даже при розовом освещении в траттории, придуманном для того, чтобы цвет лица казался свежее, его лицо было совсем серым.
— Я должен все обдумать, — сказал он. — Я не могу принять решение мгновенно.
— Пойду позвоню, — решила Джуди. — Иногда она не ночует дома или приходит очень поздно.
Он смотрел, как она выходит из-за стола; несколько человек обратили на нее внимание, когда она шла между столиками. Она была привлекательной женщиной, временами настоящей красавицей, какой выглядела, когда он увидел ее впервые под фонарем у бассейна на Барбадосе, вытирающей тело полотенцем.
