Генри Денкер - Голливудский мустанг
— Все, что покрывается страховкой, — тихо произнес Джок. — Это вы обязаны сделать.
Режиссер никогда еще не видел такого гнева, такого возмущения. Однако он также никогда не видел главу студии, объятого страхом потерять работу с окладом двести тысяч долларов в год. Последовавшая атака могла уничтожить менее сильного человека. Но Джок выдержал ее невозмутимо, спокойно. Даже Марти, стоявший рядом с ним, побледнел, покрылся испариной; казалось, каждое резкое слово главы студии заставляло Филина съеживаться все сильнее и сильнее.
Наконец глава студии, задыхаясь после продолжительного крика, закончил свою тираду словами:
— Это может обойтись компании в два миллиона долларов! Два миллиона долларов!
Значит, они уже оценили потери, подумал Джок. Но его собственные размышления, горькие и ироничные, длились недолго, потому что глава заговорил снова, но уже о практической стороне дела:
— За совершение возмутительного, несанкционированного, не вызванного необходимостью поступка без предварительного уведомления студии…
Это напоминало документ, составленный юристами; Джок произнес тихо и жестко:
— Почему бы вам не зачитать то, что вам написали? Зачем напрягать память и пересказывать содержание?
Но глава студии продолжил в присутствии свидетелей:
— За превышение ваших полномочий вы снимаетесь с картины! Увольняйтесь со студии! Мы будем добиваться вашего исключения из режиссерской Гильдии! Ваша карьера в кино закончена!
Филин опустился в кресло. Он был бледен, его потная лысина блестела. Для Джока это означало следующее: угрозы главы студии реальны и будут осуществлены. Это не только вероятно, но и неизбежно.
Повернувшись к шефу отдела по связям с общественностью, глава студии сказал:
— Подготовьте пресс-релиз!
Шеф «паблисити» кивнул. Юристы своими взглядами заверили главу студии в том, что он сказал все необходимое, сделал все, чтобы свести к минимуму потери для студии.
— Картина, — медленно произнес Джок. — Что будет с картиной?
— Мы, вероятно, отменим ее производство и забудем о ней.
— Кто-то… кто-то должен ее сделать, — негромко промолвил Джок. — Она может получиться превосходной.
Глава студии посмотрел на Филина, на своих юристов, на шефа «паблисити». Что за безумный юнец стоит перед ним? Оператор мертв или умирает. Сам только что был уволен. И он еще спрашивает о картине.
— К вашему сведению, молодой человек, — взорвался глава студии, — эта картина принадлежит кинокомпании! Именно она решит, будут ли продолжены съемки! Вас это не касается! И никогда не коснется!
— Я вложил в сценарий свои идеи… Работал с автором… с Карром… с Дейзи Доннелл… половина сценария написана мной! Половина диалогов! — заявил Джок.
— Вам платили за вашу работу! Сценарий принадлежит студии! Ваши доводы просто нелепы! — сказал глава студии, закрывая эту тему и весь разговор.
— Я хочу, чтобы было зафиксировано следующее: прежде чем Грэхэм взялся за камеру, я предложил сделать это сам! Вы меня слышите? Я предложил сделать это сам! И я сделаю это! Даже теперь, после случившегося!
Если глава студии кричал, то его голос звучал как шепот по сравнению с ревом Джока Финли.
— Я возвращаюсь туда! Продолжу съемки! Хотя бы для того, чтобы доказать вам это. Я не прошу других людей делать то, на что не способен сам!
— Тема закрыта! — закричал глава студии, пытаясь закончить разговор.
— Черт возьми, думаете, мне не жаль Грэхэма? Его семью? Не думайте, будто мне неизвестны возможные потери. Но я не сижу, подсчитывая убытки. Я делаю фильмы! Потому что верю в кино. Для меня оно означает не только расходы, прибыль, доход! Картины для меня — живые существа. Опыт. Чувства, которые я делю с миром. Люди, не способные говорить на моем языке, вообще не способные говорить, могут пережить мою картину. Люди, которые никогда не будут владеть акциями, получать дивиденды, беспокоиться о финансовом благополучии этой компании, увидят мои фильмы и запомнят их навсегда! Сохранят их в своей памяти. Навсегда! Вы меня слышите? Я, Джок Финли, живу в сознании миллионов людей! Не вы! Не ваша студия, не страховка, не активы и недвижимость, не ваши юристы! Я! Я! У меня роман с миллионами зрителей всех рас и цветов кожи. Вот что имеет значение! То, что эта картина должна быть сделана!
Когда он замолчал, в кабинете воцарилась тишина. Наконец ее прервал телефонный звонок. Глава студии поднял трубку.
— Я же сказал вам — никаких звонков! Даже из Нью-Йорка! Лас-Вегас? Да?
Все уставились на него, затаили дыхание.
— Да? Понимаю. Понимаю. Если дела обстоят так, что я могу сказать?
Он положил трубку.
— Состояние Грэхэма ухудшилось.
Глава студии повернулся к шефу «паблисити».
— Доставьте к нему самолетом жену и детей.
— Они уже выехали, — ответил шеф «паблисити». — Я позволил себе отправить с ними фотографа.
Славно, чудесно, сказал себе Джок. Все так услужливы, что я уже вижу их дающими показания под присягой о том, как юридически грамотно, заботливо, ответственно они вели себя, когда это случилось.
Настороженный, взвинченный Джок был готов перейти в наступление. Но глава студии обратился к Филину:
— Что касается вас, мистер исполнительный продюсер, то я рекомендую вам подыскать вашему клиенту адвоката! Очень хорошего адвоката. Мы не собираемся брать на себя ответственность за случившееся. Это было его идеей! Он превысил полномочия, предусмотренные контрактом.
Это подводило черту под совещанием. Джок не сдвинулся с места до тех пор, пока Марти не положил ему руку на плечо и не заставил уйти. Они вышли из кабинета и направились по лестнице вниз. Филин предупредил Джока:
— Ни слова собравшимся внизу репортерам. Ты меня слышишь?
Джок кивнул. Подходя к двери, они увидели через стекло ждавших их газетчиков.
— Слышишь? — повторил Марти.
Они открыли дверь. На них обрушилась лавина вопросов.
Марти произнес громко, агрессивно:
— Моему клиенту нечего сказать! Он сожалеет о случившемся. Глубоко сожалеет!
— Вам известно состояние мистера Грэхэма?
— Нет, — солгал Филин.
— Говорят, он не переживет сегодняшнего дня. Это верно?
— Нам это не известно! — отрезал Марти.
— Это правда, что съемки будут прекращены?
— Если это так, то нам об этом ничего не сказали, — снова соврал Марти.
— По слухам, Джо Голденберг не хотел, чтобы Грэхэм рисковал собой. Это правда?
— Голденберг — профессиональный кинематографист. Очень хороший. Он никогда бы не отказался от того, что способно сделать картину лучше. Он не запретил Грэхэму снимать, — сказал Филин, подыгрывая главе студии в вопросе об ответственности.
