Кей Хупер - Крадущиеся тени
– Мэтт сказал, что для вас это может что-то значить.
Кэсси опустила чашку на столик, взяла в руки пакет и открыла его. Она внутренне напряглась, закрыла глаза и принялась перебирать тряпицу между пальцев.
Бен не спускал с нее глаз. С того вечера, когда Кэсси не сумела прочесть его мысли, даже прикоснувшись к нему, он заметил, что она вроде бы стала менее настороженной в его присутствии: во всяком случае, теперь встречалась с ним глазами гораздо чаще, чем раньше.
Но она по-прежнему держалась очень замкнуто и скрытно, следила за каждым своим шагом, почти никогда не улыбалась, а по глазам невозможно было прочесть, что она думает. Хотя темные круги под глазами, замеченные им во время первой встречи, – свидетельство постоянного напряжения и усталости – никуда не делись, она все-таки казалась не такой изможденной и затравленной, как раньше, сдоено обрела покой, примирившись с ситуацией.
А может быть, это был не покой, а обреченность?
Бену стало не по себе при мысли о том, что Кэсси примирилась с уготованной ей судьбой. Она была убеждена, что иного выхода нет. Не было нужды объяснять ему, что будущее, в которое она сумела заглянуть, не сулило ей ничего хорошего; это и без слов было очевидно. Именно по этой причине он «битый час», по его собственному выражению, ездил кругами, борясь с собой, прежде чем решился в конце концов обратиться к ней. И не потому, что знал, как сильно это ее утомит, а по другой причине: он не мог избавиться от чувства, что каждая новая попытка приближает ее к роковому рубежу, переступив который она окажется вне недосягаемости для него. И для всех остальных.
И она сама это знала.
Но сейчас он заставил себя выбросить из головы тревожные мысли и уже собирался спросить, что она почувствовала, когда ее внезапная улыбка лишила его дара речи.
– Кэсси? Вам это что-то говорит?
Кэсси открыла глаза, веселая улыбка все еще играла у нее на губах.
– По правде говоря, да. – Она спрятала лоскут обратно в мешочек и небрежно бросила его на диван. – Это мне подсказывает, что наш доблестный шериф не только подозрителен по натуре, но и не лишен чувства юмора. У меня не было уверенности на этот счет.
– О чем вы говорите? – удивился Бен.
– Это проверка, Бен. Полевые испытания для меня. – Все еще улыбаясь, она небрежно пожала плечами. – Честно говоря, я сама предложила ему себя испытать, так что мне грех жаловаться.
Бен подхватил с дивана пластиковый пакет.
– Вы хотите сказать, что этот предмет не был найден на месте преступления?
– Боюсь, что нет.
– Тогда что, черт побери, он собой представляет?
– Как я уже говорила, у нашего шерифа есть чувство юмора. Этот лоскут – часть его собственной бойскаутской формы.
– Сукин сын!
– Не надо на него сердиться. Я бросила ему вызов – разве он мог не ответить? Я ему предложила испытать меня без предупреждения. Вот поэтому шериф и отказался ехать сюда. Его мысли так легко читать – я бы его замысел сразу раскусила. А так... его здесь нет, и даже если бы я могла читать ваши мысли, вы понятия не имели, что этот лоскут не связан с убийствами.
– Этого я, безусловно, не знал, – мрачно согласился Бен.
– Что ж, я прошла его маленький тест, – беспечно отмахнулась Кэсси. – Его это не убедит, но по крайней мере заставит задуматься. Так что в конечном счете дело того стоило.
– А каков конечный счет, Кэсси? – с горечью спросил Бен. – Это вы можете мне сказать?
Она отвернулась, ее оживление угасло.
– Я же вам говорила, я не умею заглядывать в будущее.
– Но в свое вы заглянули. Вы знаете... свою судьбу.
– Это совсем другое дело.
– Неужели? Вы можете мне сказать, что ваша судьба не связана с этим расследованием?
Ее тонкий профиль не дрогнул, выражение лица осталось непроницаемым. Она упорно смотрела только на огонь. Когда Кэсси заговорила, голос ее прозвучал совершенно спокойно:
– Я ничего не могу вам сказать о своей судьбе.
– Почему?
– Потому что это моя судьба. Если я расскажу, это может ускорить наступление того, что я видела.
– А если наоборот? Если именно замалчивание ускорит роковую развязку? Вы уверены, что это не так?
– Уверена.
– Но тогда...
– Мне пришлось делать выбор, Бен. Что-то предпринять, чтобы избежать того, что я видела, или ничего не предпринимать. Я решила действовать. Я пробежала три тысячи миль. И, убегая, стараясь изменить предопределенный ход событий, я попала в ту самую ситуацию, от которой так старалась убежать. – Она повернула голову и наконец посмотрела прямо ему в глаза. Легкая улыбка снова появилась у нее на губах. – Я решила, что больше не буду ничего предпринимать.
– Вы уже кое-что предприняли, когда решили нам помочь.
– Нет. Я просто поплыла по течению. Я здесь. Предложить свою помощь – это самый очевидный, самый естественный шаг. Я не пытаюсь изменить свою судьбу. Я просто исполняю свой долг.
– Вы видели свою смерть, так?
– Нет.
Он нахмурился:
– Вы меня обманываете.
– Нет, не обманываю. Я не видела своей смерти.
– Тогда что же вы...
– Бен, я не хочу об этом говорить. Ни вам, ни мне это на пользу не пойдет. Прошу вас, перестаньте себя винить за то, что уговорили меня помочь. Договорились?
– А что, это так заметно?
Кэсси немного удивилась вопросу.
– Для меня – да. Может, поговорим о чем-нибудь другом?
Он согласно кивнул:
– Ладно. Я хочу кое о чем спросить. Когда вы взяли меня за руку во дворе, вам удалось проникнуть в мои мысли?
– Нет.
– Значит, в тот первый раз... вам не удалось не потому, что вы устали?
– Нет, дело было не в этом. Я не могу читать ваши мысли.
Он прищурился, внимательно глядя на нее.
– Что это значит?
Кэсси помедлила.
– Вряд ли вам придется по душе этот разговор.
– Почему нет?
– Потому что... я по опыту знаю, что, когда люди так закрыты, это не случайно. Они хотят себя защитить. Не пускать других людей к себе в душу. Всеми силами скрывать... свою внутреннюю сущность.
– Вы хотите сказать, что это не случайно? – допытывался Бен.
– Да, наверное... Делаете ли вы это сознательно? Скорее всего, нет. Бен, я не пытаюсь вас в чем-то обвинять. У нас у всех есть свои защитные механизмы.
Кэсси смотрела на него, слегка хмурясь, чувствуя, что задела больной нерв, и не зная, стоит ли развивать свою мысль дальше. Но какой-то необъяснимый огонек в его глазах заставил ее продолжить.
– Большинство из нас с самого детства привыкает скрывать свои мысли, чувства, иногда – поступки, маскироваться от чужого взгляда, и только самые близкие к нам люди это понимают. Такова человеческая природа. Но некоторые люди по той или иной причине не способны скрывать или маскировать то, что есть. То ли внутренняя боль слишком велика, то ли все дело в самой личности. Если человек наделен особой впечатлительностью и способностью сопереживать... Он чувствует так глубоко и остро, что оказывается совершенно беззащитным. И тогда разум, если он достаточно силен, выстраивает стены, чтобы защитить себя. – Кэсси устало покачала головой: – Эти стены обычно остаются незамеченными. Их могут почувствовать только самые близкие.
