Марина Крамер - Три женских страха
– Попроси… чтобы отвязали, – еле выговорила я распухшим языком.
Саша вздрогнул, быстро встал и нажал кнопку в изголовье кровати. Почти сразу прибежала та милая медсестричка и, услышав просьбу, с сомнением покачала головой:
– Ну, не знаю… она вон какая шустрая оказалась, в гинекологии-то у девчонок ножницы из ящика увела прямо перед носом почти. Вдруг и тут что выкинет подобное…
– Я отвечаю, – резко остановил поток слов Саша. – Отвяжите.
Девушка с трудом отвязала затянутые мною ремни и вышла, пожав пухленькими плечиками, – выкатилась из палаты, этакая толстенькая гусеничка на коротеньких ножках, обутых в белые шлепанцы на небольшом каблучке. Саша проводил ее взглядом и повернулся ко мне:
– Аленька, я тебя хотел домой забрать, но врач…
– Домой пока не надо, Саш. Я тут с недельку побуду, мне так лучше. – Мне было тяжело говорить и сидеть, даже опираясь о высокую кроватную спинку, но я не давала себе расслабиться. – А потом, когда почувствую, что можно, ты меня заберешь. Могу я попросить тебя?
– О чем? – с готовностью откликнулся муж, и в его лице читалось, что он готов сейчас достать мне алмаз «Кохинор».
– Съезди в институт, попроси отсрочку от сессии.
Лицо Акелы на миг стало растерянным – он, видимо, ожидал, что я попрошу вендетты. Нет уж…
Я попросила Сашку больше не приезжать ко мне – просто категорически запретила. Целыми днями я лежала на постели, уставившись в потолок, или сидела на окне, накинув на себя одеяло, и смотрела вниз, на улицу. Люди куда-то спешили, бежали с озабоченными лицами, их кто-то где-то ждал. У них наверняка были дети. У меня теперь никогда не будет.
Отец приехал один раз – и я ему тоже запретила навещать меня, никого видеть не хотела. В каждом взгляде мне чудилось сочувствие – и это раздражало, убивало наповал. Не надо меня жалеть! Порой же, наоборот, казалось, что окружающие обвиняют меня в случившемся. За что?! Чем я виновата? Тем, что не смогла выбрать между ребенком и мужем?! Да мне никто не дал бы сделать этот выбор! Меня все равно убили бы – даже согласись я сразу позвонить Сашке и попросить приехать.
Я дни напролет грызла себя изнутри, выдумывая все новые и новые оправдания, выискивая мотивы, по которым – «нет», а не «да». Это сводило с ума, и к вечеру я чувствовала себя разбитой и больной. Снотворные глотались, как драже «цветной горошек» – я такие в детстве любила, они стоили тридцать три копейки и продавались в любой булочной, упакованные в синюю коробочку, разрисованную горошинами. Но и это не помогало – ночами я все равно видела кошмары, от которых просыпалась с криком и в мокрой от пота рубашке. Но я не говорила об этом врачу – понимала, что не выпишут, а находиться в тюрьме с белыми стенами и зарешеченным окном больше не могла.
Я провела в больнице неделю, как и планировала. Ровно через семь дней пошла к врачу и потребовала выписать меня. Доктор согласился не без колебаний, считал, что мне рановато покидать больничные стены. Но мне удалось уговорить его и пообещать, что буду приезжать раз в две недели для осмотра. На носу были госэкзамены, и, хоть мне и дали отсрочку, я все-таки собиралась сдавать их вместе со всем курсом. И еще кое-что.
Двухтысячные
«День, другой, дерьмо все то же» – так, кажется, у моего любимого Кинга в «Ловце снов». День-то наступил другой, а вот проблемы остались прежними. Труп Славы, папа в полном неведении… Черт.
Я не стала завтракать, сразу пошла в комнату отца. Он уже не спал, полусидел в постели и читал газету.
– Привет, Кнопка, – улыбнулся он, когда я вошла.
– Доброе утро, папуль, – я поцеловала его в выбритую щеку – личный телохранитель Вася уже побывал здесь раньше меня и привел отца в порядок. – Как чувствуешь себя?
– Ты знала? – вдруг сильно сжав мою руку чуть выше локтя, требовательно спросил отец.
– Знала – что?
– Не туфти, Александра! Про то, что Славка тендер слил – знала?
О, черт… дерьмо-то реально все то же.
– Узнала буквально сутки назад.
– Сутки?! – взревел папа, отталкивая меня. – Сутки – и молчала?!
– А что бы это изменило? Тендер уже проигран.
– Ты не понимаешь, да?! – с усилием отец встал с кровати и схватился за костыль, стоявший у спинки, – Фо привез его специально, чтобы папа мог начать передвигаться. – У меня в собственной семье бардак – разве ты не понимаешь, что это такое?!
– Успокойся, пожалуйста. Уже все равно ничего не исправишь…
– Где?! Где этот поганец?! – бушевал отец, хромая по комнате.
– Этот поганец мертв, Фима, – раздался от двери голос Акелы, и папа, точно наткнувшись на препятствие, остановился и развернулся к нему:
– Что… как ты сказал?!
– Слава убит.
– Кем, когда?! – на глазах становясь беспомощным стариком, пробормотал папа.
Я кинулась к нему, поставила плечо, давая опору. Он тяжело дышал и растерянно смотрел на Акелу. Тот стоял, скрестив руки на груди, и его лицо ничего не выражало – ужасная маска с черным кружком вместо левого глаза.
– Его застрелил снайпер вчера вечером. Тело только что увезли в морг.
– Почему… как вы смели не сказать… вчера?! – захрипел отец, раздирая рукой майку, как будто она душила его. Прореха обнажила синюю «звезду» под правой ключицей и верхнюю часть наколотой ниже церкви. Три купола с крестами – по количеству отсиженных сроков.
– Фима, ты не в том состоянии…
– Не в состоянии?! – загремел вдруг отец, отталкивая меня и устремляясь к Акеле. – Это тебе решать, что ли?! У меня сына убили – первенца моего! А ты… ты… падла, урою!!!
Ему удалось перехватить костыль и с размаху ударить им Сашу по плечу. Мой муж уклонился, но удар все равно вышел ощутимый.
– Папа, папа, прекрати немедленно! – кричала я, пытаясь отобрать костыль у разъяренного родителя, но тщетно.
В папу словно бес вселился и теперь гонял его по комнате, заставляя крушить все.
– Ну что ты стоишь?! – крикнула я, обращаясь к мужу. – Сделай что-нибудь!
– Ни хрена… ни хрена он не сделает… не сделает!!! – орал отец, размахивая костылем и обрушивая его на все, что видел, – стол, кресло, стена, с которой он сшиб картину, сама картина, большая напольная ваза, разлетевшаяся на черепки. – Не сделает – как не смог… не смог уберечь, защитить…
Этот гнев был страшен, я никогда прежде не видела, чтобы папа так выходил из себя. Он обвинял моего мужа в том, что Сашка не смог защитить Славу, и никакие резоны сейчас не дошли бы до воспаленного ненавистью и болью разума.
– Зато я уберег тебя, – вдруг резко бросил Акела, и отец замер, тяжело дыша и совершенно оглушенный словами. – Киллер приехал за тобой.
– За мной?! Тогда… какого хрена… какого, спрашиваю тебя, хрена, я жив – а мой мальчик в морге?! – снова заорал папа, замахиваясь костылем.
