Татьяна Устинова - Пороки и их поклонники
Даже вспомнить нечего – не заказы же вспоминать и не новые машины! Все, что вспоминалось, было из той, прошлой жизни, когда “мы все жили вместе”. Но в последнее время Архипову стало казаться, что и эти воспоминания – не его, он как будто ворует их у тех, кто когда-то жил той самой настоящей жизнью, а он никакой жизнью не живет, глупости все это, сплошной “холостяцкий флэт”!
Вода перестала литься, что-то загремело, Тинто вскинул башку, и на пороге спальни материализовался Макс Хрусталев – худосочная часть нынешней архиповской настоящей жизни.
От Макса на всю комнату разило изысканной французской – нет, не минеральной водой! – “Дюной”, “ароматом для мужчин”.
– Ну, почистил я их. Теперь чего? Архипов подпер голову рукой.
– Кого почистил?
– Ну, зубы эти!
– Одеколоном чистил?
Макс переступил босыми ногами и отворотился в сторону.
– Да я это… помазал вон… Щиплет очень. – Он вытянул руку и продемонстрировал Архипову, где именно он “помазал”. – Да я просто так. Это… на всякий случай…
– Чужие вещи трогать нельзя, – сказал Архипов строго. – Ложись и не маячь у меня перед глазами. Надоел. Твой матрас в той комнате, где тренажеры, будешь спать там.
Макс хмыкнул:
– А… это? Следить за мной, чтоб я не украл чего? Раздумали?
– Украдешь, я тебя скормлю Тинто Брассу.
Макс покосился на Тинто:
– Тогда это… спокойной ночи.
– Пока.
Архипов потянулся и положил себе на живот высушенные на подоконнике “Испражнения души” Гектора Малафеева.
– Так фамилия вашего батюшки – Хрусталев или Тюрин?
– Чего?!
– Почему ты Хрусталев, а она Тюрина, если у вас один отец?
– Не, он Хрусталев. Тюрина – это Манькина мать, которая сбежала.
– Все ясно. Свободен.
Тонко чувствующий Гектор пустился в объяснения, почему человек по своей природе суть свинья и урод. Объяснял долго – Архипов зевал и лязгал челюстями, но в конце концов понял, что все дело в том, что человек, мать его, – это просто ошибка природы.
На слове “природа” Архипов вдруг вспомнил “посвященного и просветленного” и “Испражнения души” отложил. Ему показалось, что Гектор опечалился – видно, хотел пообъяснять еще немного.
Если рассуждения правильны и ее действительно уволокли ребята из “Пути к радости”, значит, у него, Архипова, путь к радости только один – стоять насмерть и квартиру Марии Викторовне обратно не возвращать. Выжидать, что предпримет “просветленный”. Кстати, неплохо бы узнать его имя. Как-то ведь его должны звать – по-человечески, ибо на сайте он, ясное дело, именовался Добромир.
Архипов был уверен, что узнать это довольно легко.
Впрочем, вполне возможно, что “просветленный” и ни при чем вовсе.
Вполне возможно, что он просто “лицо”, актер, попка-дурак, который произносит речи и позирует для фотографий, ну, может, “встречается с почитателями и читателями”. А может, и не попка-дурак, а некая особь, искренне верующая в “энергию добра, что в райский сад стремится, когда по звездам босиком бежит душа”. Если так, то “особь” эта наверняка не в курсе того, что дальше происходит с квартирами “направленных в природу” приверженцев “Пути к радости”.
Впрочем, маловероятно, что она не в курсе. “Особь”, то есть.
И еще труп! Труп юриста Маслова! Откуда он взялся?!
В схему труп никак не укладывался, а весь жизненный опыт Архипова говорил, что, если после сборки на столе остался лишний винтик, это означает, что механизм собран неправильно!
Лишний винтик – труп на ковре – портил всю картину.
Значит, так.
Допустим, что его убила Маша. Ну, допустим.
В спине заскреблось, и Архипов потерся о простыню – как линяющий по весне медведь о частокол.
Допустим. Только допустим.
Архипов сел, придерживая рукой спину, и прислонился к деревянной спинке. Гектора Малафеева он спихнул ногой на ковер – Гектор улыбался ехидной улыбкой, которая как бы говорила Архипову, что так суетиться из-за Маши Тюриной не стоит, право, не стоит.
Ну, хорошо.
Его убила Маша, потому что некому больше его убивать. И ты знаешь это, с самого начал знал, именно поэтому заметал следы с такой методичной старательностью. Именно поэтому ты обнимал труп, когда тащил его вниз по лестнице, а потом усаживал в машину, а потом ехал по городу, в дожде и мыслях о том, что любой гаишник, которому взбредет в голову проверить твои документы, обнаружит, что машина не твоя, а в салоне у тебя труп!
Ты знал, что она его убила, поэтому ты еще позаботился о ковре с кровавым пятном в середине, и о ноже, который лежит теперь в твоем письменном столе, и остается только уповать на то, что ты не наследил как-нибудь слишком явно и милиция тебя не найдет, а если найдет, то, бог даст, не отыщет никаких доказательств причастности – твоей или Машиной, не зря же ты перчатки надевал и вообще проявлял предельную киношную осторожность!
Ты знал, что его убила Маша – дверь открыта ключом, а ключи есть теперь только у тебя и у нее. Но ты не убивал юриста Маслова.
Могло быть такое, что она вернулась в свою квартиру, открыла дверь Маслову, впустила его, а потом убила. Зачем? За что? Или он чем-то ей пригрозил?
Но если она вернулась, значит, те, кто “уволок” ее от сенежского поезда, потом выпустили? Или она сбежала? Если сбежала, где она теперь? Откуда и зачем она звонила ему, Архипову, да так, что многоумный телефон не смог определить номер?
Или все это спектакль – от начала до конца, вместе с теми двумя на вокзале? Спектакль, предназначенный специально для Архипова и разыгранный Машей Тюриной и господами из “Радости”?
А нож? Откуда он взялся под диваном в гостиной?
Архипов уверен, что нож должен лежать под кроватью Маши Тюриной, а вовсе не в гостиной. Лизавета тогда сказала – его появление предвещает смерть. И еще сказала, что нож “появился” у нее в комнате.
Кто режиссер этого спектакля? Маша? Одна? Или вдвоем с Добромиром? Или с кем-то еще?
Если она, зря Архипов так старался. Ни веснушки, ни темные волосы, ни ореховые глаза, ни энергичная грудь не имеют значения, если это – она.
И Лизавету она убила? И с лестницы пыталась столкнуть незадолго до смерти?
И почему, черт возьми, Лизавета сказала ему на бульваре, что “по заслугам каждый получает”?! Что она имела в виду, полоумная старуха?!
Архипов выбрался из постели и, держа спину очень прямо, вышел в гостиную. Где-то там должен, стоять холодный чай с мятой.
Он отхлебнул из тяжелой кружки и посмотрел на прямоугольник лунного света, лежащий на полу. В прямоугольнике расплылись растрепанные черные кляксы – тени от Любаниных цветов.
Если это Маша, значит, ей нужно было побыстрее удалить из Москвы Макса, который нагрянул в такой неподходящий момент.
