Виктория Холт - Властелин замка
От нахлынувших эмоций я потеряла дар речей.
Он быстро продолжал:
— Я не имею в виду, что вы должны быть привязаны к классной комнате, вы можете вместе кататься верхом… вместе ходить на прогулки… Она знает основы грамматики. По крайней мере, я на это надеюсь. Ей нужна разговорная практика, и конечно, приличное произношение. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Да, понимаю.
— Разумеется, ваши услуги будут оплачены. Этот вопрос вы можете обсудить с моим управляющим. Итак, что вы на это скажете?
— Я… я с удовольствием принимаю это предложение.
— Вот и прекрасно.
Он встал и протянул мне руку. Рукопожатие было крепким.
Я была неописуемо счастлива! Признаюсь, в моей жизни редко выпадали столь счастливые минуты.
Неделю спустя я обнаружила на кровати большую картонную коробку. Я решили, что она попала в мою комнату случайно, пока не увидела на ней свое имя; на этикетке был обратный адрес — Париж.
Я раскрыла коробку.
Великолепный зеленый бархат с нежным отливом. Изумрудно-зеленый бархат! Я вынула его из коробки. Это было вечернее платье простого, но изящного покроя.
Определенно, это какая-то ошибка. И все же я не удержалась, чтобы не приложить его к себе и подошла к зеркалу. Мои сияющие глаза, как всегда, отражали цвет одежды и казались изумрудными. Красота наряда поразила меня. Но почему его принесли ко мне?
Я благоговейно положила роскошное платье на кровать и внимательно осмотрела на коробку. Там я нашла сверток из папиросной бумаги, в котором, к своему удивлению, оказалось мое старое черное бархатное платье. Я все поняла еще до того, как прочла выпавшую из свертка визитную карточку. Я увидела геральдический знак, который уже хорошо знала. Там было лишь несколько слов: «Надеюсь, это заменит вам испорченное платье. Если наряд вам не подойдет, мы его заменим. Лотар де ла Талль».
Я вернулась к кровати, подняла платье, прижала его к себе. Должно быть, я вела себя, как глупая девчонка. И все время внутренний полос, мое второе «я», которой я пыталась быть, твердило «Это нелепо! Ты не можешь принять этот подарок». А мое истинное «я», глубоко спрятанное, но готовое в любой момент выдать меня, говорило иное: «Это самое прекрасное платье на свете! Каждый раз, надевая его, ты будешь испытывать волнение. Поверь, в таком платье ты будешь очень привлекательной».
Тогда я положила сокровище на кровать и произнесла вслух: «Я сейчас же пойду к нему и скажу, что не могу принять такой подарок».
Я постаралась придать своему лицу суровое выражение, но все время думала лишь о том, как он вошел в мою комнату — или прислал кого-то — чтобы найти изрезанное черное платье, как послал его в Париж с заказом: «Сшейте по этим меркам и пусть это будет самое прекрасное ваше творение».
Какая же я дурочка! Что со мной происходит? Я лучше пойду к нему, и пусть он немедленно отошлет это платье обратно в Париж.
Я спустилась в библиотеку. Может быть, он ждет меня, он, верно, знает, что платье уже привезли. Как будто его заботит, когда доставят платье! Он просто решил компенсировать мне ущерб и, наверняка, и думать об этом забыл.
К моему удивлению, он был в библиотеке.
— Мне необходимо поговорить с вами, — сказала я, и как всегда в минуты смущения мой голос звучал высокомерно. Он заметил это, потому что улыбка промелькнула на его губах, а в глазах появился веселый блеск.
— Будьте так любезны, присядьте, мадемуазель Лоусон. Я вижу, вы взволнованы.
Я сразу же оказалась в невыгодном положении, потому что менее всего мне хотелось выдать свои чувства, которые я и сама до конца не понимала. Уделять столь много внимания нарядам было вовсе мне несвойственно.
— Ни в коем случае, — сказала я. — Я просто пришла поблагодарить вас за то, что вы прислали мне платье взамен моего, и сказать, что я не могу его принять.
— Значит, его уже доставили. Оно вам не подошло?
— Я… не могу этого сказать. Я его не примеряла. Вам не следовало этого делать.
— Позвольте не согласиться с вами.
— Нет-нет. Мое платье было очень старое. Оно у меня уже давно, а это…
— Я вижу, оно вам не нравится.
— Я вовсе не это хочу сказать.
И вновь, услышав суровые нотки в моем голосе, он улыбнулся.
— Да? Тогда о чем же вы?
— Я повторяю, что не могу принять этот подарок.
— Почему же?
— Потому что в этом нет необходимости.
— Послушайте, мадемуазель Лоусон, будьте откровенны и скажите, что не можете принять… э-э… наряд, поскольку считаете это не совсем приличным — правильно я понял?
— Я вовсе так не думала. С какой стати?
Он опять сделал этот типично французский жест, который мог означать что угодно.
— Я не знаю. Представления не имею, что у вас на уме. Я просто пытаюсь найти причину, по которой вы не желаете принять возмещение за вещь, испорченную в моем доме.
— Но это же платье…
— Чем платье отличается от любой другой вещи?
— Это чисто личная вещь.
— Ах! Вот в чем дело! Чисто личная! А если бы я испортил один из ваших драгоценных растворов, вы бы позволили мне заменить его? Или это действительно оттого, что это платье… то, что вы надеваете на себя… нечто интимное, скажем?
Я не могла смотреть на него: меня беспокоила странная теплота его взгляда.
Глядя куда-то мимо, я произнесла:
— Не было нужды заменять платье. Во всяком случае, зеленый бархат гораздо дороже того, который вы пытаетесь мне возместить.
— Трудно оценить стоимость. Очевидно, черное платье было намного дороже вам. Вы были так расстроены, потеряв его, и не хотите принять это.
— Вы делаете вид, что не понимаете меня.
Он неожиданно приблизился ко мне и положил руку на мое плечо.
— Мадемуазель Лоусон, — сказал он мягко, — мне будет крайне неприятно, если вы откажетесь принять это платье. Ваше было испорчено моей дочерью, и я желаю возместить потерю. Будьте так любезны, примите его.
— Что ж, если вы расцениваете это так…
Его рука соскользнула с моего плеча, но он все еще стоял совсем близко. Я чувствовала себя неловко, но сердце мое переполняло невыразимое счастье.
— Значит, вы примете этот скромный дар. Вы очень великодушны, мадемуазель Лоусон.
— Это вы великодушны. Не было необходимости…
— Я повторяю, это было абсолютно необходимо.
— …Возмещать его таким экстравагантным путем.
Он вдруг рассмеялся. — Я никогда не слышала, чтобы он раньше смеялся так: в его смехе не было ни горечи, ни насмешки.
— Я надеюсь, — сказал он, — что когда-нибудь я буду иметь счастье увидеть это платье на вас.
— У меня очень мало возможностей носить такую роскошную вещь.
