Дороти Иден - Цена счастья
— Почему твои ботинки мокрые, ответь!
— А бог их знает. Может быть, я вчера прошел по сырой траве и они еще не высохли.
Эмма изменила тактику.
— Тогда объясни, чем были вызваны мистические россказни Сильвии о привидениях?
— У Сильвии ветер гулял в голове. И она впервые в жизни приехала в деревню. Ее могло напугать блеяние овцы ночью, а если бы сова ухнула в печную трубу, она умерла бы от страха. Кроме того, — суровый взгляд Барнаби невольно смягчился, — она любила, когда ей оказывали внимание. Ей нравился свет рампы.
— Звучит не слишком убедительно, поскольку она сбежала от этого света, — съязвила Эмма и снова задумалась: о чем же хотела сообщить ей Сильвия в соборе. Или все это чья-то провокация?
— Может быть, она сбежала, потому что не добилась успеха? Эта мысль не посетила тебя? Послушай, дорогая, мы устроили много шума из-за сущей ерунды. Иди ко мне, и я тебя поцелую.
Эмма направилась к двери. Ей не хотелось покидать спальню. Ее ноги словно налились свинцом. Она вела себя глупо, противясь желанию проситься в объятия Барнаби и обрести покой.
Вместо этого она задала вопрос:
— Может быть, в этом доме слишком много целуются?
— Ты имеешь в виду поцелуй, которым я одарил мисс Пиннер? — Барнаби закатился смехом. — Но это было лекарственное средство, вроде валерьянки. После него Луиза опомнилась. Мои поцелуи производили такое же воздействие и на Сильвию. Девушки понимают, что психотерапевтические поцелуйчики ничего не значат. Они не вчера родились.
— Мисс Пиннер родилась вчера. По крайней мере, для неизвестного этому феномену проявления нежности.
— Эмма, любимая, неужели ты не доверяешь мне?
Эмма не отвела взгляда от его недоумевающих глаз.
— Сказать по правде, я не уверена, что доверяю тебе.
Это была их первая ссора… Невыносимо! Снизу раздался требовательный голос Мегги:
— Эмма, спускайся к нам. Дядя Дадли согласился поиграть на фисгармонии, и мы будем петь. Спускайся скорее.
Как же это чудесно, что девочки выглядят сегодня счастливыми; как хорошо, что Дадли вылез из своего психологического панциря, проявив чуткость к маленьким детям. Но самое прекрасное — Барнаби, кажется, не придал серьезного значения их ссоре, поскольку тоже спустился вниз и запел от всего сердца вместе со всеми домочадцами, собравшимися вокруг фисгармонии.
— Послушай, Дадли, сегодня не суббота. Никаких гимнов. Споем что-нибудь веселое. Как насчет «Фермера в долине»? В долине фермер задремал, хей-хо, хей-хо, хей-хо…
Они пели эту задорную песенку, когда Вилли яростно заколотил в дверь.
Его обычно румяное лицо поражало мертвенное бледностью, он почти лишился дара речи.
— Скелет, — шептал он заплетающимся языком. — На том поле, которое мы не перепахивали с войны. С вашего позволения, сэр, мой плуг вывернул из земли череп. На нижнем поле, возле рощицы; там не только череп, но и человеческие кости. О боже, сэр, это не к добру.
* * *
Пришлось вызвать полицию. Минула вечность, прежде чем прибыли стражи закона. Спустя еще одну вечность вернулись мужчины, ходившие на нижнее поле, чтобы взглянуть на чудовищный «клад» Вилли.
В столь тревожное время глупо таить обиду на кого бы то ни было, будь то Луиза или Барнаби. Эмма понимала, что среди обитателей Кортландса должен быть человек, сохранивший ясность мысли — это прежде всего она сама. Какую весомую помощь могли оказать трусливая Луиза, оглашенная Ангелина или полубезумная миссис Фейтфул?
Первая ее мысль была о детях. Когда Вилли, запинаясь и тяжело дыша, выложил свою зловещую новость, Эмма возмутилась: опять обсуждают страшные события в присутствии детей. Никто не подумал о том, чтобы уберечь девочек от потрясений.
Близнецы стали похожи на маленьких истуканов: белолицые и молчаливые. Эмма обняла Мэгги и Дину и прижала к груди. Они простояли обнявшись, пока в холле не появились Барнаби и Руперт. Мужчины надевали пальто, а Дадли в полном смятении увязался за братьями.
Когда они ушли, Мегги, запинаясь, прошептала:
— Я думаю, Дину тошнит.
Эмма взглянула на бескровное страдальческое личико Дины.
— Нам лучше подняться наверх.
— Но ее не вытошнит, — предрекла Мегги, еле передвигая ноги, словно последние силы покинули ее маленькое худенькое тельце.
Тем не менее, Дину вырвало, а на пороге ванной появилась фигура Луизы Пиннер.
— Я думаю, со мной случится то же самое, — сочла необходимым предупредить Эмму мнительная плакальщица.
— Ну что ж, валяйте. — Мегги испытывала отвращение к гувернантке и не скрывала этого.
Луизу пошатывало.
— Это так мучительно, — стонала она.
— Когда человека тошнит? — спросила безжалостная Мегги.
— Я имела в виду совсем другое: когда находят останки человека, кому бы они ни принадлежали.
В глазах Эммы зажегся зеленый огонек.
— Мисс Пиннер, пожалуйста, не будем говорить об этом… Я попрошу миссис Фейтфул, чтобы сегодня нам подали чай сюда, наверх. Дети попьют его в постели.
Озорница Мегги подскочила от радости.
Дина, придя в себя, прошептала:
— Я с удовольствием попью чай в постели.
Но проницательная Мегги разгадала маневр Эммы:
— Просто вы решили таким образом удалить нас с первого этажа, чтобы мы ничего не узнали о черепе и костях!
— Нам всем нечего там делать, — спокойно возразила Эмма. — Исполняйте, пожалуйста, свои обязанности, Луиза. Проследите, чтобы девочки переоделись в пижамы, а я тем временем разыщу миссис Фейтфул.
С кухни доносился громоподобный голос Ангелины, смолкший при приближении Эммы. На полу валялись осколки фарфоровой посуды: еще одной чашки и тарелки, выскользнувших из рук миссис Фейтфул. Осколки напоминали Эмме человеческие останки.
— Дети попьют чай в постели. Мы с мисс Пиннер тоже не будем спускаться к чаю. — Голос Эммы звучал по-хозяйски властно.
Ангелина спросила:
— Вы слышали, что нашел мой Вилли, миссис Корт?
— Да, слышала. Но нет смысла бесконечно мусолить это событие, не так ли? Пусть расследованием займется полиция.
Миссис Фейтфул, чья обезьянья мордочка еще более сморщилась, была настроена воинственно:
— А разве страшная находка имеет хоть какое-нибудь касательство к дому? Поле находится в полумиле отсюда, возле шоссе. Там бродят подозрительные люди. Кто мог додуматься — похоронить человека в таком сомнительном месте!
— А вам не кажется, что останки принадлежат молодой женщине, миссис Фейтфул? — спросила Ангелина, вытаращив глаза.
Экономка обернулась к служанке со всем высокомерием, какое только способна была выразить ее тщедушная фигура:
