Ани Сетон - Гнездо дракона
Сам Николас изображал своего святого, но не того веселого Санта-Клауса, каким его полюбили дети и взрослые, самого первого проповедника четвертого века. Синее атласное одеяние, жесткое от вышивки, золотая митра и епископский посох были вывезены из Голландии, как и традиционная церемония, которую Николас обставил с благоговейно-возвышенной торжественностью. Хотя он не принес пучок розг для наказания непослушных детей, Кэтрин и ее гости сидели совершено перепуганные, пока он поучал их, говоря в предписанном традицией стиле об их грехах. Даже когда он поднял высоко над головой свой посох и раскрыл мешок из муслина, из которого на пол с шумом посыпался дождь засахаренных слив, дети ждали, пока он не скроется в боковой двери, и только потом набросились на конфеты.
После того, как они наелись засахаренных слив, двойные двери итальянской гостиной распахнулись, открывая длинный стол, покрытый штофом, под которым лежали в ряд позолоченные деревянные сабо. Эти башмаки вместе с костюмом святого тоже из года в год хранились на чердаке. На каждом сабо было написано имя ребенка, и кроме пучка сена — для лошади святого Николая — в них лежало множество игрушек и сладостей.
Николас не ошибался в том, что немедленный исход бунта затрагивает лично его. Более широкие аспекты дела его не волновали. То, что события нескольких следующих дней — события, в которых он не принимал участия и игнорировал, пока они не прекратились — были в конечном счете направлены на то, чтобы разрушить его жизнь, он не знал и не желал знать.
Волнения в графстве достигли своего пика за пределами имения Драгонвик в землях Ван Рансселиров. 12 декабря в Копаке шериф Генри Миллер и его помощники попытались выселить двух фермеров, не уплативших ренту. Они встретили отчаянное сопротивление. Маленький врач Смит Боутон, замаскировавшийся под вождя Большого Грома, своей речью воспламенил три сотни своих «индейцев» в ситцевых нарядах. Они схватили шерифа и в смоляной бочке спалили все его документы. Совершив это славное деяние, они позволили всем офицерам уехать обратно в Гудзон, провожая их издевками и ревом рога.
К восемнадцатому декабря дела накалились до предела. Большой Гром созвал массовый митинг в Смоук-Холлоу недалеко от Клаверака. Около тысячи «индейцев» собрались на площади у гостиницы — улюлюкающая, гикающая толпа в масках и плащах. В этот раз у фермеров было много ружей, а погреб заведения, полный бутылок виски, подвергся набегу. Сочетание оружия и спиртного привело к трагедии.
Пока доктор Боутон с балкона гостиницы тщетно пытался утихомирить своих разбушевавшихся «индейцев», шальной выстрел убил одного из них — юного Билла Райфенберга, тихого мальчика с ближайшей фермы, единственного сына вдовы.
Неожиданно притихшая толпа сгрудилась вокруг неподвижного тела на земле, глазея на расплывающееся красное пятно на ситцевой рубашке. Кто-то стащил с парнишки лисью маску. Джефф, еще не замаскированный, находился наверху вместе с Боуто ном. Оба врача обменялись взглядами ужаса.
— Ну вот! — закричал Джефф. — Посмотри, может тебе удастся успокоить их, а я попробую что-нибудь сделать для мальчика.
Большой Гром перегнулся через балконные перила. Джефф слетел с лестницы и опустился на колени перед неподвижным телом. Но было уже поздно. Джефф все еще стоял на коленях, спрашивая себя, как же он сообщит эту весть миссис Райфенберг и горько сожалея о трагедии и неизбежном ущербе их делу, когда через подавленную толпу галопом пронесся шериф Миллер и пять его помощников.
— Теперь еще и убийство к прочим преступлениям! — закричал шериф, разобравшись в ситуации. Затем, увидев на балконе фигуру Боутона, ликующе приказал: — Вперед, ребята, наконец-то мы взяли Большого Грома!
Со взведенными курками офицеры ворвались в гостиницу. Боутона они нашли в комнате наверху у камина, он был удручен, его рот был искажен от отчаяния, несколько минут он сопротивлялся аресту, напрягая свои невеликие силы и ругаясь. Шесть мужчин стащили его вниз и взвалили на лошадь.
Джефф беспомощно наблюдал за происходящим. Он ничего не мог сделать для друга, а дальнейшие столкновения с законом могли причинить им только вред. Шериф не обращал на него внимания. У него не было ордера на арест доктора Тернера, которого он хорошо знал, и который нравился ему, и спешил убраться от ошеломленной молчаливой толпы, пока она не представляет угрозы. Он хлестнул по крупу лошадь, на которой был связан Боутон. Затем он и его люди вскочили в седла и погнали свою добычу вниз по дороге к Гудзону.
Джефф помог отнести Билла Райфенберга в дом его матери и сделал что мог для вдовы. Затем полный скорби, вернулся в город.
Большой Гром находился в тюрьме, но власти нервничали. Всю эту ночь с холмов, не прекращаясь, доносились звуки рога. Противники арендной системы рассылали угрозы, обещающие освободить своего вождя силой. Они спалят дотла город. Была мобилизована легкая кавалерия Гудзона, из Олбани на помощь пришло городское ополчение. Наконец, когда паника дошла до предела, было отправленно послание в Нью-Йорк, и на рейсовых судах к Гудзону подошла германо-американская кавалерия из войск капитана Крэка.
Джефф стоял на ступенях своего дома и наблюдал, как лихие кавалеристы гарцевали от пристани вдоль Фронт-стрит к Уоррену. Впереди шел духовой оркестр, чей военный шум создавал красноречивый аккомпанемент великолепию золотых эполет и тесьмы, металлических касок с белым плюмажем и золоченых орлов, болтающимся ножнам и сияющим кожаным сапогам.
И все это, чтобы расправиться с горсткой фермеров в ночных рубашках и одним несчастным заключенным. Джефф устало отвернулся и вошел в свою операционную. Он рухнул в кресло и спрятал лицо в ладонях.
Райла, седая цветная старуха, ухаживающая за ним, волоча ноги вошла в комнату и поставила у его локтя кружку с подогретым пивом.
— Выпейте, масса, — сказала она. — Это маломало подбодрит вас.
— Что бы я делал без тебя? — заметил Джефф.
— Что-то вы делали до меня, но я не против, чтоб вы старались, — объявила старуха, качая головой в тюрбане, она была беглой рабыней с плантации в Джорджии, которой три года назад удалось добраться до особой станции подпольной железной дороги, ведущей в Канаду, где она свалилась от воспаления легких. Джефф вылечил ее, и с тех пор она была сильно к нему привязана.
— Теперь вы перестали размышлять об этих бедных фермерах, — добавила она, похлопывая его по плечу. — Но когда-нибудь придет время свободы, как оно придет и для негров. Никто никогда не увидит, как человек страдает из-за людских несчастий. И хватит, сейчас же.
