Юлия Шилова - Я убью тебя, милый
Больше всего я боялась, что меня арестовали в связи с Максом, но, как выяснилось, напрасно, Мне шили покушение на убийство Глеба. Он написал заявление и мечтал упрятать меня за решетку. Через несколько дней взяли Михаила, который лежал в одной из подмосковных больниц, и других мужчин, присутствовавших на ритуале. Седоволосый, стрелявший в Глеба, выжил. Ранение у него оказалось несерьезным, и вскоре он тоже попал в тюрьму. Несколько раз мне пришлось встречаться с Глебом на очной ставке. Глеб был резок и смотрел на меня, как смотрят на заклятого врага. Состоялся суд. Мне дали три года колонии общего режима.
Я не могла представить, что выпаду из жизни на три года. Мне казалось, что все это происходит не со мной. Я не чувствовала себя виноватой по отношению к Глебу — в конце концов, он сам загнал меня в угол своим предательством. И потом, он, как всегда, оказался победителем, а я — за бортом.
Мне было очень тяжело привыкать к этому страшному слову — преступница. Я и преступница — нет, этого не может быть! «В чем, в чем моя вина?» — мучила меня по ночам одна мысль. В том, что я по-настоящему, всем сердцем полюбила Глеба, а он так жестоко обошелся со мной? В том, что у меня нет богатых родителей, владеющих недвижимостью за границей? В том, что жизнь заставила меня выступать в стриптиз-баре, вместо того чтобы танцевать на сцене приличного театра? Глебу все давалось легко: деньги, выпивка, женщины, машины, а мне приходилось своим горбом зарабатывать на более-менее сладкий кусок!
Со страхом и болью в сердце я вспоминала несколько месяцев, проведенных в СИЗО. Там была масса народу. Двухъярусные кровати, переполненные камеры… Некоторые спали прямо на полу.
Когда я зашла в камеру, мне подстелили под ноги полотенце. Я равнодушно перешагнула через него, а потом оказалось, что такое полотенце стелится для каждой новенькой. Мои сокамерницы хотели посмотреть, буду ли я вытирать об него ноги или нет. Тех, кто вытирал, сильно избивали. Это считается «в падлу». Это нарушение правил. Мне повезло — меня лишь несколько раз ударили, сообщив, что наступать можно только на половую тряпку. Это был первый урок, причем самый безобидный. Сокамерницы, зная, то я пострадала из-за любви, жалели меня и проклинали Глеба. А Глеб… Глеб простил меня на суде, заявив об этом на весь зал. Я подумала, что меня оправдают, но оказалось, что наши законы не признают сантиментов.
Когда меня отправляли по этапу, я впервые за долгие месяцы разрыдалась. Поезд уносит меня из Москвы в никуда. Что будет дальше, не хотелось даже думать.
В зоне пару дней меня выдержали в карантинной комнате, а затем отправили в отряд. Мне пришлось работать на швейной фабрике. Шили простыни, наволочки. Самое главное — это выполнить норму, иначе лишат пайка.
Кроме административных законов на зоне существовали свои неписаные правила, с которыми приходилось считаться. Предпочтение отдавалось тем, кто сидит не в первый раз. Им выделяли лучшее место, им же отдавали часть съестного из посылок от родных. Нельзя было есть одной, втихомолку, нельзя было курить, не поделившись сигаретами со «старшей». Особенно в зоне любили чай. Тут его называют чифирь. Один раз мне довелось его попробовать, и меня тут же вывернуло наизнанку. Другие же от него просто балдели. Многие глотали «колеса» — особые таблетки, помогающие забыться.
На зоне меня встретили миролюбиво! Подошли девчонки и предложили чифирнуть. Глядя на мои страдания, они в один голос стали меня убеждать, что очень скоро я буду чифирить как ненормальная, предлагая себя ментам за пачку чая. Со мной делились передачами, изредка выговаривая за то, что я не вношу свою лепту в общий котел.
Я никогда не была «шестеркой» и всегда умела за себя постоять. В первый же день на зоне девчонки решили проверить, смогу ли я за себя постоять. Ко мне подошла одна из них и попросила постирать ее колготки. Мол, она не может отлучиться из локального участка, а ей срочно понадобились чистые. К счастью, я сразу поняла, что если сделаю это, то буду стирать до конца срока. Мой отказ восприняли нормально и больше с предложениями подобного рода не подходили. Девчонки послабее выполняли любые работы, например, вставали рано утром и чистили ботинки остальным. Если они не справлялись со своими «обязанностями», их избивали.
Тут действует звериный закон. Наезжают на слабых и безвольных. Если будешь бояться, то тебя моментально добьют. Я поняла, что бояться нельзя, и сразу сумела поставить себя. Тем, кто пытался наехать на меня, я всегда давала понять, что мне терять нечего. По большому счету я уже все потеряла.
— Я мотаю срок за покушение на убийство, учтите это. Я потеряла все: мужа, сестру, любимого человека, работу, уважение близких людей, мне больше терять нечего, — говорила я тем, кто пытался записать меня в «подлипалы».
Главное, не опускаться, твердила я себе. Иначе затюкают так, что перестанешь быть человеком. Уважают только сильных. Выживают только те, кто хитрее и умнее. Не обязательно иметь мощные габариты. Можно иметь хрупкую фигуру, но зато сильную волю. Хлюпиков не любят нигде, в здесь, на зоне, особенно.
Очень часто, когда весь барак уже спал, я закрывала глаза и вспоминала сатанистов в нелепых балахонах и лежащего на траве Глеба, опутанного ритуальными лентами. Я не держала на Глеба зла за то, что он отправил меня в такое страшное место, главное, что он остался жив. Скорее всего, он женился и уже давно позабыл о наших с ним отношениях. Его жена уже, наверное, беременна и целует своего ненаглядного муженька в макушку по нескольку раз в день. Иногда мне казалось, что три года в колонии я попросту не протяну и в один прекрасный день сломаюсь, как ломается крохотная соломинка, попавшая в бурный водоворот. Иногда мне хотелось наложить на себя руки, а иногда запастись терпением и учиться жить дальше.
Многие девчонки отдавались надзирателям за пачку дешевого чая, сигаретку или даже за обычную безделушку. Я смотрела на них и думала о том, что я никогда не унижусь до этого. Колония приучила меня к каждодневному самоконтролю, я стала сдержанной и осторожной на язык, но при случае могла поставить на место любую обидчицу.
Со временем я привыкла курить папиросы и пить крепкий чай. Кутаясь в телогрейку, шла на работу, садилась за швейную машинку и со вздохом вспоминала изящные туфельки на высоченных каблуках и юбку из дорогой кожи. Немного освоившись, я сблизилась с соседкой по шпонке девушкой Таней, которая точно так же, как и я, держалась обособленно от общей массы. Это была крепкая, светловолосая москвичка, попавшая в колонию за то, что убила любовницу своего мужа. Ей дали восемь лет, но она рассчитывала освободиться пораньше, так как ее родственники имели деньги и хорошие связи. Она знала, что они делают все, чтобы вытащить ее отсюда, и терпеливо ждала своего часа.
