Ольга Хмельницкая - Маленькая женская хитрость
— Здравствуйте, Леопольд Кириллович, — вежливо поздоровался Барщевский с директором. Тот рассеянно кивнул, глядя, как рабочие, громко матерясь, пытаются затащить в коридор, ведущий в библиотеку и зал заседаний, большую деревянную лестницу.
— И что у нас будут ремонтировать? — спросил Борщ, останавливаясь возле мамы.
— Леопольд Кириллович принял решение направить средства, изысканные с помощью планово-финансового отдела, на ремонт библиотеки и зала заседаний. Мы, конечно, настаивали на ремонте туалетов, потому что Эмма Никитична того и гляди застрянет в узкой кабинке или, того хуже, упав с унитаза, получит тяжкие телесные поврежде…
— Я думаю, что вы преувеличиваете опасность наших санузлов для здоровья и благополучия Полканавт, — довольно резко ответил Леопольд Кириллович.
Каверина едва заметно улыбнулась. К крыльцу института подъехала «Газель» в дополнение к большому грузовику, чуть ранее привезшему лестницу, кабель и инструменты и почти полностью перегородившему проход к входной двери. Огромная лестница уже скрылась за поворотом коридора, когда в холл с улицы вошел заросший щетиной рабочий, несущий два хрустальных светильника. Выполненные в форме капель подвески легко звенели и переливались. Даже в полутемном холле, свет в который попадал сквозь небольшие и давно не мытые окна, видно было, что эти светильники представляют собой совершенное произведение искусства. Полина Георгиевна, которая по обыкновению тихонько дремала в кресле за стеклом, подняла голову, открыла глаза и прислушалась.
— Какая прелесть, — пробормотал директор, глядя на светильники, полускрытые шелестящей папиросной бумагой. — Где вы нашли такие симпатичные плафончики?
— Это Гусь-Хрустальный делает, — с некоторым неудовольствием пояснила Каверина, смущаясь, как будто ее поймали за каким-то неблаговидным занятием, но она не хочет в этом признаваться.
— Гусь-Хрустальный, значит… — эхом отозвался Леопольд Кириллович и поднял брови, которые сложились домиком. — А зачем нам в библиотеке такие дорогие светильники?
— Ну у нас же там банкеты проходят и другие торжественные мероприятия! Но если вы против, мы можем разместить эти светильники не в библиотеке, а в зале заседаний справа и слева от кафедры. Будет исключительно красиво.
— А что, у нас все светильники такие роскошные?
— У нас еще есть большая люстра и много маленьких бра, — ответствовала Валентина Ивановна. — Эти светильники мы думали разместить по сторонам от входа, маленькие бра по периметру на стенах, а люстру посередине. Мы также побелим потолок и наклеим новые обои, их уже завезли.
Леопольд Кириллович молчал.
Рабочий отнес светильники и снова пошел к «Газели». Каверина попыталась было увести директора из холла, но он проявил некоторую настойчивость и остался на месте. Хлопнула дверь, снова появился рабочий. На этот раз он с трудом тащил люстру, такую красивую, какой Леопольд Кириллович не видел ни разу в жизни. Послышался вздох: на лестнице в восхищении замерла Марья Марковна.
— Я думаю… — веско сказал директор. — Нет, я просто убежден, что такая красота не должна пылиться в библиотеке, самом малопосещаемом помещении института. Тем более что санэпидстанция запретила нам проводить банкеты. Я думаю, что люстру мы повесим в моем кабинете. И те светильники — тоже. А вот маленькие бра вполне можно разместить в библиотеке.
Он с глубоким удовлетворением заметил, как вытянулось лицо Валентины Ивановны. Она хотела что-то сказать, но пару раз глубоко вздохнула и промолчала.
«Вот так. Это тебе за туалеты, в которых я копался столько времени», — мстительно подумал Леопольд Кириллович. Он украдкой понюхал свои ладони. Запах дерьма все еще ощущался, хотя и стал менее выраженным.
На доске объявлений, располагавшейся в холле возле небольшой ниши, в которой до сих пор сиротливо стоял невесть как сохранившийся, покрашенный белой краской бюстик Ленина, висел Лилин портрет и некролог. Фотография Стручковой была очень удачной, потому что фотографу удалось заснять девушку в момент напряженной умственной работы. Лицо Лили было строгим, сосредоточенным, темные красивые глаза смотрели в вечность. Перед доской объявлений прямо на полу стояла вазочка с четырьмя красными гвоздиками. Алька почувствовала, как глаза помимо воли наполняются слезами.
— Она умерла… — прошептала Аля, сглотнув вставший в горле комок. — Наверное, ночью. Во всяком случае, вечером Лилька была еще жива.
Валентина Ивановна подошла к Але и Борщу и украдкой смахнула слезы.
— У нее ночью остановилось сердце. Врачи ничего не смогли сделать, — сказала она тихо.
Аля поняла, что рыдает в голос. Сердце заныло. Она села прямо на ступеньки. Борщ сел рядом с Алей и обнял ее за дрожащие плечи.
— Марина, — проговорила Наташа, присаживаясь на кровать к соседке. Ее немногочисленные вещи уже были сложены, пакет стоял у входа в палату.
— А? Чего тебе, Наташка? — бодро отозвалась Марина, отложив в сторону дамский роман, на обложке которого бравый гусар в высокой шапке и со шпагой на боку зажимал в углу хрупкую красавицу с огромными глазами, алыми губами и ресницами в пол-лица. Дама притворно сопротивлялась, глядя с обложки прямо на читателя.
— Подстриги меня, Марина, — тихо попросила Наташа, — вот, я уже у Ульяны ножницы взяла.
— Ты что?! — взвыла соседка во всю мощь своих легких. Неподготовленные люди не уставали удивляться, откуда в таком худом, замученном диетами теле такой мощный голосище с фельдфебельскими интонациями. — Ты с ума сошла, Наташка! Да были бы у меня такие белокурые кудри до задницы, как у тебя, стала бы я худеть!
Наташа вздохнула. Марина села на кровати, свесив вниз длинные ноги с торчащими тощими коленками.
— Мариш, — ответила она наконец, — они мне до смерти надоели. Мыть их — одно мучение, расчесать вообще невозможно, прическу нормальную не сделаешь… И, самое главное, моя мама не разрешала мне их отрезать. Но я уже не маленькая.
— А, вот оно что! — тут же заулыбалась Марина, хватая ножницы и хищно ими щелкая. — Новая прическа — новая жизнь?!
Она усадила Наташу на казенный скрипящий стул и принялась отрезать ее роскошные длинные пряди. Видя, как ее светлые, почти белые волосы волнами падают на пол, Наташа испытывала одновременно и боль, и восторг… Из глаз Наташи помимо воли закапали слезы. Вскоре девушка осталась с каре длиной до плеч. Она взглянула на себя в зеркало, не узнала, потом засмеялась, вытерла слезы, чмокнула Марину в щечку, взяла сумку и вышла из палаты.
«При жизни Лиля гвоздики терпеть не могла», — подумала Аля, пытаясь совладать с острым приливом горя и сочувствия.
