Линда Ховард - Сердцеед
- Ты такая сладкая и нежная, - прошептал Джон. – Ты готова принять меня?
Мишель попыталась ответить, но смогла лишь хватать ртом воздух. Она пылала, дрожа всем телом, Джон все еще прижимал её к себе, его пальцы начали медленно погружаться в неё, несмотря на то, что он понимал, что она хочет его и готова принять. Он понимал это. Он был слишком опытен, чтобы не понимать, но продолжал эту сладкую пытку, наслаждаясь её мучением. Сейчас Мишель чувствовала себя такой сексуальной, как он говорил. Её чувственность распускалась, словно нежный цветок, под его руками и низким прерывистым голосом. Каждый раз, занимаясь любовью с Джоном, она все больше уверялась в своей способности доставлять и получать удовольствие. Джон был сильно, откровенно сексуален, так искушен, что Мишель хотелось стукнуть его, каждый раз, когда она вспоминала об этом, но она обнаружила, что может удовлетворить его. Иногда он дрожал от желания, когда прикасался к ней. Этот мужчина, чья неразбавленная мужественность давала ему власть над всякой женщиной, которую он хотел, дрожал от желания рядом с ней. Ей исполнилось двадцать восемь лет, и только сейчас, в руках Джона, она открыла свою силу, научилась получать удовольствие, стала настоящей женщиной. Наконец Мишель не выдержала и выскользнула из его рук, её глаза горели, когда она сбросила свое платье и потянулась к Джону, срывая с него одежду. Он низко рассмеялся, скорее от возбуждения, чем от веселья, и помог ей. Обнаженные и сплетенные в единое целое они упали на кровать. Джон вошел в неё одним медленным, мощным ударом. Впервые он позволил себе что-то большее, чем медленные осторожные толчки, но сейчас они оба полностью утратили контроль над собой.
***
На следующее утро Мишель вскочила с постели раньше Джона, её лицо пылало.
- Тебе незачем вставать, - заметил Джон охрипшим спросонья голосом, - Почему бы тебе не поспать подольше?
В действительности ему нравилось думать, что она дремлет в его постели, обнаженная и измотанная, после ночи занятий любовью.
Мишель убрала с глаз светлые, взъерошенные волосы, тотчас же прикрыв их, смущенная его наготой, так как он поднимался с постели.
- Сегодня я пойду с тобой, - ответила Мишель и прошмыгнула мимо него в ванную.
Джон присоединился к ней в душе, через несколько минут, его черные глаза сузились от её заявления. Мишель ожидала, что Джон не разрешит ей пойти вместе с ним, но вместо этого он тихо произнес:
- Я не против, если это сделает тебя счастливой.
Еще как сделает. Мишель пришла к выводу, что Джон этакий сверхзаботливый шовинист, и с радостью держал бы ее под стеклянным колпаком, поэтому о том, чтобы договориться с ним и речи быть не могло. Но она знала, что может делать, и будет это делать. Это было так просто.
***
В следующие три недели в душе Мишель начало зарождаться чувство глубокого счастья. Она полностью взяла на себя работу с бумагами, занимаясь ими три дня в неделю, это давало Джону больше свободного времени ночью, чем прежде. Он больше не проверял её работу, потому как убедился в ее качестве. В другие дни Мишель отправлялась вместе с Джоном, наслаждаясь его компанией, и он обнаружил, что ему нравится, когда она рядом. Временами Джон бывал такой горячий, грязный и раздраженный, ему хотелось ругаться на чем свет стоит, но когда находил глазами Мишель и видел как она улыбается ему, раздраженность куда-то испарялась. Какое значение имеет упрямый бычок, если она так на него смотрит? Казалось, что Мишель никогда не возражала против пыли и жары или запахов. Джон не ожидал этого, и поэтому иногда это его беспокоило. Как будто она скрывала часть себя, спрятавшись в своем замкнутом мире. Та Мишель, которую он знал прежде, смеялась, поддразнивала, была общительной, любила вечеринки и танцы. Теперь Мишель редко смеялась, хотя была так щедра на улыбки, что Джон не сразу это заметил. Одной из этих улыбок Мишель могла вскружить голову ему и всем его рабочим, но Джон помнил её искрящийся смех, и ему было интересно, куда он подевался.
Видеть Мишель рядом с собой было все еще так ново для Джона, что он не горел желанием делить её с окружающими. Они проводили ночи окутанные жаркой страстью, но желание не уменьшалось, а наоборот возрастало. Днем Джон постоянно находился в состоянии легкой эрекции, и достаточно было лишь одного взгляда брошенного на Мишель, для того чтобы он отвердел настолько, что приходилось искать способы замаскировать это.
Однажды утром Мишель оставалась в доме, работая в кабинете. Она была одна, поскольку Иди отправилась в бакалейную лавку за покупками. Этим утром телефон буквально разрывался от звонков, прерывая, её раз за разом.
Мишель была раздражена, когда он снова зазвонил, заставляя оторваться от работы и ответить.
- Дом Рафферти.
Никто не ответил, хотя Мишель слышала медленное, глубокое дыхание, как будто человек на другом конце провода намеренно его контролировал.
- Алло, - сказала Мишель, - Вы слышите меня?
Мишель услышала в трубке тихий щелчок, как будто звонивший медленно, с осторожностью, как прежде дышал, положил трубку. И все же это был не телефонный маньяк, его дыхание не было тяжелым до неприличия.
Он. Почему-то она не сомневалась, что это был мужчина. Мишель охватил внезапный озноб, хотя здравый смысл говорил ей, что это может быть проделка скучающих подростков, или ошиблись номером.
Ощущение угрозы заполнило тишину на линии. Впервые за три недели Мишель почувствовала опасность без видимых на то причин. Озноб никак не проходил, и Мишель внезапно ощутила необходимость выйти из дома, под жаркое солнце. Ей нужно увидеть Джона, просто смотреть на него и слышать его глубокий голос, когда он орет, ругаясь, или мягко напевает лошади или испуганному теленку. Мишель нуждалась в его тепле, чтобы развеять холодок опасности, источник которой она не могла определить.
Спустя два дня раздался другой звонок, и снова случайно трубку взяла Мишель.
- Алло, - сказала она, - Дом Рафферти.
Тишина.
Рука Мишель начала трястись. Она напрягла слух и услышала тихое, выравниваемое дыхание, затем щелчок, когда положили трубку и мгновение спустя, в трубке раздался длинный гудок. Мишель ощутила приступ тошноты и холода, не понимая почему. Что происходит? Кто так поступает с ней?
Глава 8
Мишель мерила шагами спальню, словно возбужденная кошка, ее шелковистые волосы, были растрепаны.
- Мне не хочется идти, - вырвалось у нее. – Почему ты сначала не спросил меня, прежде чем обещать Адди, что мы придем вместе?
- Потому что ты бы придумывала одно оправдание за другим, отказываясь идти, точно так же, как делаешь это сейчас. Джон наблюдал за ее возбужденным хождением по комнате, блеском глаз. Это было нехарактерно для обычно плавной неторопливой грации Мишель. Прошел почти месяц с тех пор, как Мишель переехала к нему на ранчо, и за это время она не покидала границ его собственности, разве что навестить собственный дом. Джон дал ей ключи от «Мерседеса», но Мишель ни разу не воспользовалась ими. Она не делала покупки, хотя он удостоверился, что у нее были деньги. Каждую неделю он получал приглашение на субботнее барбекю, но Мишель всегда находила предлог для отказа. Поначалу Джон размышлял, не было ли ее поведение продиктовано стыдом, оттого, что сейчас она принадлежала мужчине не отвечающим ее материальным запросам и низким положением в обществе, но вскоре отбросил эти мысли. Сейчас он знал Мишель гораздо лучше. Ночью она прижималась к нему слишком нетерпеливо, с жадностью, и вряд ли для нее имело значение то, что они из разных слоев общества. Джон понял, что во многом неправильно судил о Мишель. Она никогда не презирала и не отвергала физический труд. Просто всю свою жизнь она была ограждена от этого. Она хотела работать. Черт побери, она настаивала на этом! Ему приходилось постоянно быть начеку, чтобы удержать ее от попыток сделать что-то по хозяйству. Да, он стал еще хуже чем отец Мишель, он готов был на все что угодно, лишь бы сделать ее счастливой. Возможно, она стеснялась местного общества, потому что жила сейчас у Джона. Здесь провинция, где нравы и этика остаются довольно строгими. Их договоренность вряд ли удивила и шокировала кого-нибудь в Майами, или любом другом большом городе, но они не были в большом городе. Джон был слишком самоуверен и высокомерен, чтобы волноваться о сплетнях, он думал о Мишель, как о своей женщине, и был собственником на срок их договоренности. Мишель принадлежала ему. И каждый раз когда она лежала под ним, в его постели, в его объятиях, когда он погружался в ее шелковистое тепло, он доказывал ей это. Неважно, по какой причине Мишель скрывалась на ранчо, пора прекратить это. Если она пытается таким образом скрыть их отношения, он положит этому конец. Она должна привыкнуть к мысли, что теперь принадлежит ему. Джон чувствовал, что она все еще скрывает какую-то часть себя от него, тщательно сохраняя определенное расстояние между ними, и это приводило его в ярость. Это не было на физиологическом уровне. Конечно, нет. Мишель была жидким огнем в его руках. Расстояние было психологическим: временами она выглядела тихой и задумчивой, и на все вопросы о том, что с ней такое, отвечала что-то невразумительное. Джон собирался покончить с этим независимо от причины, покончить со всем, что отделяло Мишель от него, он хотел ее целиком. И душу, и тело. Он хотел слышать ее смех, заставлять ее выходить из себя, как раньше, слышать надменность и раздражительность в ее голосе. Все это были частички характера Мишель, но сейчас она спрятала их от него. Черт побери, она ходила на цыпочках вокруг него, потому что думала, что должна ему?
