Елена Арсеньева - Полуночный лихач
– Да, – с подобием раскаяния сказала Инна. – Зря я поддалась на провокацию и выпила эти два шампанских. Сейчас бы отвезла вас… Нин, ты извини, но подшофе я за руль не сяду. На Стрелке таки-ие зверюги теперь стоят, вечерами вообще каждого второго тормозят и сразу трубку в рот: дышите, больной! А с деньгами у меня сейчас слишком слабо, чтобы на взятки или штрафы тратиться.
– Да брось ты! Что мы, сами не доедем? Сейчас возьмем такси или «чайнику» голоснем…
– Я тебя умоляю! – встревоженно перебила Инна. – Никаких такси! Слышишь? Я вас провожу через переход и посажу на автобус. Да и маршрутки еще ходят. Только не бери машину! Ты что, газет не читаешь? Под таксиста работает маньяк, ну, сейчас же об этом вообще во всей прессе пишут!
Нина виновато улыбнулась. Ну, не читала она газет. И телевизор не смотрела. Такая скука это теперь! Или мордобой, или трахаются не поймешь кто с кем и где, или политики мочат друг друга то в сортире, то в служебных кабинетах, то в постелях, а самое ужасное – про этот Международный фонд слушать, это еще похлеще маньяков и расчлененки!
– Не надо нас провожать. Не надо. Потом потащишься одна, я буду дергаться всю дорогу. Уж к тебе-то маньяк поскорее пристанет, чем к нам двоим. В случае чего Лапка знаешь какой крик может поднять! Шутка.
– Нинка! – грозно сказала Инна. – Я серьезно говорю.
– Ладно, не поедем мы на такси, подождем автобуса, если уж ты так переживаешь.
– Не врешь?
– Вот те крест! – Нина торопливо взмахнула перстами, расцеловалась на прощание с Инной – и они с Лапкой вышли во двор. Несколько раз оглянулись – Инна еще долго махала им с лоджии, – а потом свернули за угол, и Нина облегченно вздохнула: – Ну что, на автобус?
Лапка только тяжелешенько вздохнула в ответ.
Это сущее безумие – тащиться сейчас по плохо освещенному подземному переходу, потом трястись от холода на остановке, тем более что уже около десяти, пока еще чего-то дождешься! Водители автобусов очень торопятся лечь пораньше, а Лапка вон еле на ногах стоит. Нехорошо, конечно, нарушать клятвы, но, может быть, бог простит ее один раз? Это ведь исключительно ради ребенка.
Она вскинула руку, и тотчас к обочине вильнул дохленький белый «москвичок».
– Подвезти? – В окошке показалось благообразное лицо, окаймленное седенькой бородкой. – Садитесь.
– До Звездинки сколько возьмете? – с опаской уточнила Нина.
– Дитя мое, я не калымщик, а профессор медицины, – усмехнулось лицо. – Брать деньги с женщины и ребенка – это нонсенс. Тем более что я еду именно на Звездинку. Садитесь, прошу вас.
Нина быстренько затолкала Лапку на заднее сиденье и села рядом. Профессор медицины благожелательно улыбнулся в зеркале – и добропорядочный «москвичок» рванул просто-таки с ковбойской лихостью.
Нина наклонила голову, пряча усмешку. Уж этот дяденька точно никакой не маньяк. Настоящий интеллигент, прямо профессор Преображенский из Булгакова! Так что смелым бог помогает. Вдобавок «Москвич» – ее любимая машина… с некоторых, очень давних пор. Нина чисто рефлекторно принюхалась – нет, только бензинчиком чуть-чуть несет, «Преображенский» не курит. Вообще сейчас все больше некурящих мужчин появляется, Антон, правда, покуривает, но изредка и только «дамские» сигареты с ментолом, причем у него принцип – не дымить в квартире, только на балконе, даже когда на улице под тридцать мороза. А вот Мальцев, тот милицейский капитан, не курил, и его помощник Храмцов, и от врача с побитым фельдшером пахло только больницей – карболкой, как писали в старых книгах…
– Уточните, куда именно вам на Звездинке, – подал голос деликатно молчавший доселе «Преображенский».
– Ой, уже Главпочтамт! – глянула в окно Нина. – Лихо мы!
– Не машина – зверь! – самодовольно сказал профессор. – Не правда ли?
– Воистину. Нам, пожалуйста, вон туда, дом девять.
– А я живу напротив бывшего Гипродора, в том доме, где бывший мебельный и бывшая химчистка. И всем говорю, что я из бывших! – «Москвич» тормознул так резко, что Нина с Лапкой клюнули спинки передних сидений. – Ой, извините.
– Да ну что вы, спасибо вам огромное.
– Дай бог здоровья, – изысканно простился профессор и унесся в ночь на своем «звере», так и не заметив, что Нина тихонько опустила на заднее сиденье пятидесятку. Ничего, «бывшим» тоже кушать надо.
Видимо, Лапка и впрямь устала, потому что мгновенно разделась, умылась и юркнула в постель. Нина поцеловала ее, погасила свет, приоткрыла балкон – начали топить, хотя на улице стояли последние дни бабьего лета, и в комнате было душновато, – и уже пошла было к себе, но Лапка сонно пробормотала:
– Ма, посиди со мной… – и Нина покорно опустилась рядом.
Лапка привычно подвинулась, давая ей место, и Нина прилегла, улыбаясь. Совершенно нет сил противиться этому ласковому теплу, сонному детскому дыханию, этой любви. И не впервые сжала сердце боль – пока еще гипотетическая, но от этого не менее острая: а что будет с ней и Лапкой, если Антон решит бросить Нину? Ясно, что не любит он ее и с каждым днем все более тяготится их семейной жизнью. Не то чтобы на стенку лезет, однако тоскливо ему. Раньше хоть редко, но сближала их постель, а теперь и на этом фронте все застопорилось. Наверное, и впрямь кто-то есть у Антона, факт, ну не может же нормальный тридцатилетний мужик больше месяца обходиться совершенно без секса! А нормальная двадцатишестилетняя женщина?
Нина невесело улыбнулась кромешной темноте, от которой можно было не таиться. Нормальной женщине просто ничего другого не остается, как покорно терпеть. Хотя иногда и печально ей бывает… так сказать, чисто физиологически. А что делать? Но не пойдешь же опять на вокзал, не возьмешь попутку! Кстати, странно, что и сегодня их с Лапкой подвозил с вокзала обшарпанный белый «Москвич», очень похожий на тот самый. А что, если «профессор Преображенский»… Ну, бред. Нина не запомнила лицо того парня, но он был именно молод, эта его жаркая молодость во всем ощущалась. А вот интересно, если бы довелось случайно встретить, узнала бы она его или нет? Неужели сердце не подсказало бы?..
А при чем тут вообще сердце, если честно? Имел место только здоровый секс – перепихнулись, как теперь говорят, да и разошлись в разные стороны, очень просто!
Почему-то эта формулировка вызвала сильное раздражение и обострила ту глухую тоску, которая уже давно и безотчетно владела Ниной. Надо встать, выпить чаю, развеяться. Она начала тихонько подниматься с дивана, стараясь не потревожить Лапку, и замерла, услышав тихий скрип в замочной скважине.
Антон вернулся из Москвы? Ведь как раз в начале одиннадцатого приходит поезд. Что-то у него вошло в привычку возвращаться неожиданно. Неужели проверяет, как ведет себя нелюбимая жена? Да, правду говорят, что мужчины – собственники. Не скрывая своей холодности к Нине и, наверное, даже изменяя ей, Антон все же остается ревнивцем и собственником. Вот и нагрянул проверить: не привела ли жена втихаря домой хахаля, не кувыркается ли с ним в супружеской постели? Хотя нет, у него создастся полное ощущение, что ее нету дома. Нина не закрыла дверь на защелку – слишком тугую, о которую она всегда ломала ногти. Сколько раз просила Антона что-то переделать, но он как не слышал… Поэтому дверь изнутри не заперта. Вот и вырисовывается картинка: жена загуляла допоздна. Ничего, пускай крадется. Сейчас обнаружит пустую кровать, кинется, пылая яростью, к Лапке – а тут они вдвоем.
