Элисон Уэйр - Опасное наследство
Как уже упоминалось ранее, я догадываюсь, кто все это написал. Гарри сказал, что Уильям Герберт, граф Хантингдон, никак не мог этого сделать. Так что, скорее всего, автор записок — его жена, дочь Ричарда III. Если уж кому и хотелось хорошо думать о Ричарде, то в первую очередь ей — Катерине Плантагенет. Надо же, мы с ней тезки.
Я вновь перечитываю короткое вступление. «Но это явная клевета…» Да, наверняка дочь. Кто еще мог искренне считать злодея Ричарда невиновным?!
Я вглядываюсь в сумбур выцветших букв ниже, мои глаза впитывают текст.
«Слухи… ущерб репутации короля… Возможно, Бокенгам знал правду… он мертв. Милорд епископ С… говорит, что они еще живы… возможно, Манчини знал больше, чем сказал Пьетро… Тиррел был в Тауэре… 1487… заточ… Раглан».
Отчаянно пытаюсь выудить из этого хоть какой-то смысл. Я долго, но без особого успеха размышляю над пожелтевшей страницей. Пытаюсь вспомнить уроки истории и книги, которые когда-то увлекали меня. Я уверена, что слухи вредили именно репутации Ричарда III, так что здесь вроде бы все ясно. А «Бокенгам» наверняка означает Бекингем. Кажется, я читала о том, что герцог Бекингем поддерживал Ричарда, но позднее переметнулся на другую сторону. Что касается епископа С, то, чтобы понять, о ком идет речь, мне не хватает образования. А кто такие Манчини и Пьетро? Судя по именам — итальянцы. Но откуда итальянцы могли знать тайны английского короля?
«Они еще живы». Неужели речь идет о принцах? И это в 1487 году? Но ведь всем известно, что они были убиты в правление короля Ричарда.
А если нет?
Я помню, как господин Айлмер рассказывал нам о самозванцах, претендовавших на трон Генриха VII, о том, что многие верили, будто эти авантюристы являются законными наследниками Йорков. Внезапно мне вспомнились слова нашего доброго учителя: «Оба самозванца были объявлены мошенниками. Генрих VII проявил милосердие к Ламберту Симнелу и определил его работать к себе на кухню, но Перкин Уорбек слишком долго испытывал терпение короля, а потому кончил жизнь на виселице. За все эти годы Генрих VII ни разу не ложился вечером в постель со спокойным сердцем».
Но, спрашивается, почему Генрих VII не мог спать спокойно, если самозванцы были всего лишь самозванцами? Тогда я не обратила на это внимания, однако сейчас призадумалась. Уж не потому ли, что король не знал наверняка, мертвы ли принцы, и опасался, что они еще могут быть живы?
Тут в сопровождении Сандерса приходит Гарри и сообщает, что граф вернулся и зовет нас на ужин. Я всячески стараюсь оттянуть неизбежную встречу со свекром и, чуть запинаясь, спрашиваю Гарри, что он думает насчет Генриха VII. Однако мой муж настроен скептически.
— Скорее всего, — заявляет он, — король не мог спать спокойно, поскольку боялся: а вдруг люди подумают, что самозванцы говорят правду.
— Тогда почему он просто не казнил этих авантюристов?
— Сначала нужно было их поймать и отправить в Тауэр.
Я снова связываю бумаги и укладываю их в ларец. Руки мои дрожат, а упоминание о Тауэре откровенно пугает.
— Ты случайно не знаешь кого-нибудь, кого бы звали Тиррел? — спрашиваю я. Почему-то эта фамилия кажется мне знакомой.
— По-моему, был какой-то Тиррел, которого обезглавили еще в правление Генриха Седьмого, вот только не помню за что. Идем, любовь моя. Милорд и миледи не любят ждать.
За ужином Пембрук сообщает, что завтра Мария будет провозглашена в Лондоне королевой.
— Когда об этой новости станет известно, народ возрадуется, — заключает он.
Я, однако, не испытываю ни малейшей радости. Прекрасные дни миновали слишком быстро. Моя сестра больше не королева, и теперь на всех нас лежит подозрение в измене.
Утром граф с членами Тайного совета отправляется в Гилдхолл,[33] они должны будут присоединиться к лорду-мэру и городским старейшинам и стать свидетелями провозглашения Марии королевой.
— А вы не вздумайте выходить из дома, — предупреждает свекор. — Сестре узурпаторши негоже появляться на публике, в особенности с моим сыном.
Я открываю рот, чтобы возразить, но он уходит.
— Пожалуйста, успокойся, — просит Гарри, обнимая меня, однако голос выдает его собственное волнение, — отцу тоже сейчас нелегко.
Я слишком испугана, чтобы говорить. Сославшись на головную боль, я ухожу к себе и ложусь, погружаюсь в беспокойный сон, и мне снится девушка в синем платье. Она пытается убежать от какой-то опасности. Я не знаю, что именно угрожает бедняжке, но это нечто воистину ужасное. А я вынуждена лишь стоять рядом и беспомощно смотреть, не в силах ничем ей помочь.
После обеда Пембрук возвращается вместе с мэром Лондона и всеми его присными. В особняке воцаряется суматоха, люди приходят и уходят, хлопают двери. Я через окно вижу и узнаю некоторых посетителей — это члены Совета. Потом дом погружается в тишину, и я решаю, что все ушли.
Остальная часть дня проходит спокойно. Сквозь открытые окна я слышу привычный шум и крики с реки. Сегодня прохладно, легкий ветерок колышет занавеси из дамаста. Хорошо бы уснуть снова, чтобы избавиться от этого тягостного чувства безысходности и неопределенности. С другой стороны, я должна быть с Гарри, проводить с ним, пока еще есть такая возможность, как можно больше времени, потому что, боюсь, наш брак обречен. При мысли о том, что меня скоро разлучат с любимым, я принимаюсь плакать. Я всем сердцем желаю принадлежать ему, пусть хотя бы один только раз.
И вдруг меня осеняет: если мы скажем графу, что уже познали плотскую любовь и стали мужем и женой, он не сможет нас разделить! Пусть это ложь, но она спасет нас. Потому что тогда у графа не будет оснований для расторжения нашего брака.
Сердце бешено колотится у меня в груди. Откинувшись на подушки, я тщательно обдумываю все и прихожу к выводу, что эта уловка может сработать. Я должна рассказать Гарри о том, что придумала. Но когда я отправляюсь на поиски мужа, Сандерс сообщает мне, что Гарри уехал в Чипсайд, дабы присутствовать на торжественной церемонии провозглашения Марии королевой. Он опять не подчинился приказу отца! Это вселяет в меня надежду: похоже, Гарри вовсе не собирается безоговорочно повиноваться милорду.
Я возвращаюсь в свою комнату и сажусь за стол возле открытого окна, освежаю лицо лавандовой водой, беру гребень и начинаю расчесывать спутавшиеся волосы. Надев арселе[34] и ослабив ленту под подбородком, я смотрю в зеркало и внимательно разглядываю свое отражение: бледная кожа и большие голубые глаза, подернутые тревогой. Вид у меня больной. Я щиплю себя за щеки, чтобы они порозовели, и кусаю губы. Я должна выглядеть привлекательной, когда Гарри вернется.
Часы бьют пять. С улицы доносится громкий шум, а затем — крики и радостные вопли, топот бегущих ног. «Боже, храни королеву Марию!» — восклицает кто-то, после чего раздаются крики «ура» и свист. Потом начинают радостно звонить колокола, все больше и больше церквей присоединяются к этому торжественному перезвону, словно бы спеша поделиться друг с другом добрым известием, и вскоре уже кажется, что весь мир ликует. Весь мир, кроме меня.
Я бегу в другую часть дома, туда, где окна выходят в город. Несколько мгновений спустя ко мне присоединяется графиня. Мы молча смотрим на лондонцев, которые возбужденно носятся туда-сюда и громко делятся радостной новостью. Люди подбрасывают в воздух шапки, соседи жмут друг другу руки, разводят костры, выносят на улицу столы, тащат угощение и большие кувшины с элем и вином.
— Я не помню, чтобы народ так радовался, — говорит наконец миледи, когда до нас доносится звук песни. — Ты только посмотри на них — даже монетки из окон бросают. Теперь наверняка будут пьянствовать всю ночь.
Я открываю окно, высовываюсь:
— Смотрите!
На улице внизу почтенные граждане и купцы, обычно отличающиеся степенным поведением, стаскивают с себя гауны,[35] подпрыгивают и пляшут вместе с простолюдинами. И тут под приветственные выкрики возвращается граф Пембрук. Я вижу, как мой свекор улыбается во весь рот, словно это лично он даровал такую радость людям, которые теперь толпятся вокруг него. Мы видим, как он снимает шапку, наполняет ее золотыми монетками и швыряет в толпу.
— Веселитесь! — кричит Пембрук. — Боже, благослови королеву Марию, нашу законную правительницу! — Добрые граждане одобрительно ревут, толкают друг друга, подбирая монетки. Потом граф поднимает руки, чтобы привлечь их внимание. — Слушайте все: брак моего сына с леди Катериной Грей, заключенный помимо моей воли по принуждению Нортумберленда, подлежит расторжению! Герберты не хотят иметь ничего общего с изменниками! — Это заявление также сопровождается одобрительными криками, но я их почти и не слышу, потому что вот-вот упаду в обморок. Испуганная графиня усаживает меня на стул.
