Энн Стюарт - Поцелуй шута
Изабелла молчала, и Джулиана отчаянно пыталась найти какой-нибудь способ спасти ее, но, охваченная паникой, не смогла придумать ничего, даже подходящую болезнь, которая могла бы удержать ее мать возле нее.
— Да, милорд, — вдруг произнесла Изабелла как-то слишком уж весело и быстро спустилась с кровати. Ее широкая льняная рубаха колыхалась в холодном ночном воздухе.
А мгновение спустя она уже ушла, дверь закрылась за ней, и Джулиана осталась одна, съежившись на огромной кровати. Комната вдруг показалась ей огромной и темной. Ее освещали только слабые отблески умирающего огня в камине. Ей вдруг захотелось заплакать, хотя она не вполне понимала почему. Десять лет назад ее мать не смогла воспрепятствовать жестокой судьбе, которая отправила девочку Джулиану в постель к отвратительному ужасному старику. Но разве только что Джулиана не позволила такому же несчастью свершиться с ее хрупкой, нежной матерью?
Хотя, надо признать, Изабелла казалась совершенно спокойной и, кажется, даже довольной. Честно говоря, лорд Хью не был особенно стар, и никто не назвал бы его отвратительным. Джулиана подтянула колени к груди и обхватила их руками, дрожа от холода, а может, это была нервная дрожь. Если бы у нее было хоть немного мужества, она бы выбралась сейчас из кровати и пошла за ними. Она уже сдернула с себя одеяло, намереваясь так и поступить, когда совсем рядом прозвучал слишком хорошо знакомый ей голос, который с насмешкой произнес:
— На вашем месте я не стал бы терять на это время. Никто из них не поблагодарит вас.
— Что вы здесь делаете? Убирайтесь из моей комнаты! — возмущенно прошептала в ответ Джулиана.
— А зачем вы шепчете? Здесь никого больше нет, кроме нас с вами. Или вы хотите спасти мою незапятнанную репутацию?
Теперь, когда он встал против затухающего огня, она смогла его увидеть. Он показался ей огромным, хищным, опасным зверем.
— Я забочусь лишь о своей чести, — резко сказала она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— О, никто не подумает ничего дурного. Ведь совершенно очевидно, что вы добродетельная молодая вдова, которая терпеть не может мужчин вообще, а меня в особенности. С другой стороны, что я такое? Ведь они вполне могут кастрировать меня, если захотят быть милосердными. А может быть, ваш отчим разрежет меня на кусочки и отправит в таком виде королю Генриху.
— До чего приятная мысль, — тихо сказала Джулиана, — просто и не знаю, что бы понравилось мне больше.
— Вы бы предпочли кастрировать меня, миледи, — с готовностью подсказал Николас, подходя ближе к кровати. — Вы ведь с радостью кастрировали бы всех мужчин, не так ли?
Она не собиралась отступать.
— Это сделало бы жизнь гораздо более достойной и мирной.
— Конечно, ведь без детей так спокойно. Вам, разумеется, нет никакого дела до детей, миледи.
Боль была внезапной и острой, вонзившейся прямо в сердце. Он не понимал, что у нее на душе, откуда ему было знать, как больно ранили ее эти слова. Впрочем, она не собиралась показывать ему это. В комнате было темно, чтобы скрыть предательскую вспышку эмоций, если бы она не смогла сдержать ее.
— Не притворяйтесь, что до вас не дошли слухи. Я не могу иметь детей. Я бесполезна как женщина.
— Я бы не стал заходить так далеко в своих утверждениях, — сказал Николас, садясь на край постели и вытягивая свои длинные ноги рядом с Джулианой. — Я, например, могу предложить несколько весьма полезных вещей, с которыми вы вполне могли бы справиться, при надлежащей поддержке и помощи, разумеется.
— Убирайтесь с моей кровати!
— Она достаточно большая для нас двоих, теперь, когда ваша матушка ушла, — протянул он лениво.
С этими словами он вытянулся во весь рост на одном краю. Одна его нога была обута в замшевый сапог, на другой была надета мягкая домашняя туфля. В темноте слабые красноватые отблески очага играли на его лице, скрывая его выражение.
— Если вы сейчас же не уберетесь отсюда, я закричу. В соседней комнате спят женщины, и я думаю, они прибегут очень быстро. Вы уверили меня, что пострадаете только вы, а не я. Что же останавливает меня?
— Любопытство.
— Любопытство — это грех.
— А вы ведь избавлены от грехов? Хотя лично я не верю этому. Думаю, вы способны очаровательно грешить.
— Уходите. Моя мать вполне способна грешить за нас обеих.
— Сомневаюсь. Ведь она собралась провести целомудренную ночь в постели своего мужа, как и все мы, впрочем, что, конечно же, очень жаль.
— Тогда зачем вы пришли сюда, если не собираетесь грешить?
Он наклонился, и пряди его шелковистых волос коснулись ее лица. Джулиана перестала дышать. Ах, как он был красив, этот ужасный шут. На нем не было этих дурацких бубенчиков, он не раздражал ее стишками. Она забылась, и заблудившийся взгляд замер на его губах.
У него был изумительный рот, яркий, зовущий, притягательный. Это был рот, достойный поцелуя, если уж на то пошло.
— Вы правы, миледи, мы не закончили с вами то, что начали.
— Я ничего не собираюсь заканчивать.
— Я не хочу обидеть вас. Я лишь хочу поцеловать.
— Почему? Вы уже поцеловали меня в часовне, что само по себе грех и…
— Нет, дорогая, это вы поцеловали меня. У меня еще остались ссадины от вашего поцелуя.
— У вас ничего нет! — воскликнула она и в растерянности уставилась на его рот.
Он оказался еще более манящим, когда изогнулся в дразнящей улыбке.
— Вы правы. Мой рот вполне способен устоять против такого жестокого обращения.
— Убирайтесь.
— После того, как поцелую вас.
Он не уйдет, пока не добьется своего. Она знала, что у нее есть два выхода. Она могла закричать, и тогда кто-нибудь придет. Она будет избавлена от него, но Николаса жестоко изобьют, а может, и вправду казнят.
Или она могла позволить ему поцеловать ее. Она могла просто спокойно сидеть, и потом она могла бы представить себе, отчего люди придают этому такое большое значение. Она готова поверить его обещанию уйти после поцелуя. Отчего-то ей казалось, что шут не обманет ее и не воспользуется ее слабостью. Никакой опасности не было.
— Хорошо, — заявила она вызывающе. — Поцелуйте меня, а потом уходите.
И она сложила руки на груди, ожидая поцелуя.
11
Он должен быть признать — леди Джулиана была совершенно, восхитительно неотразима. Это очень опасно. Он не мог вспомнить, когда еще был так увлечен женщиной. Должно быть, это случалось и раньше — он просто отказывался признать уникальность ситуации, и все же это был, несомненно, весьма тревожный сигнал. Эта женщина бросала ему вызов. Она была в полном расцвете, уже не невинна, и все же он ощущал вокруг нее какую-то чистую, светлую ауру, которая заставляла его воспринимать ее как девственницу. Она и была невинна душой.
