Александра Авророва - Все дороги ведут в загс
Между тем Надежда Юрьевна, всплеснув толстенькими ручками, выпирающими из узковатых рукавов, испуганно ахнула:
— Ну, я, как всегда… что ни слово, то глупость. Светик, родная, прости меня, дуру! Евгения Петровна права, сейчас такие хорошие врачи… тебя обязательно вылечат, и ты родишь Володечке ребеночка… и у вас сразу будет хорошая крепкая семья, которую никто не сможет разрушить. Честное слово!
Однако Юрская не утешилась нарисованной радужной перспективой. Наоборот — на короткий миг потянувшись в сторону воркующего с Майей мужа, она отпрянула и разрыдалась на плече утешительницы, в глазах которой — ну, ничего тут не поделаешь! — майор прочел отнюдь не сочувствие, а удовлетворение и злорадство. А дамочка-то не проста, несмотря на простоватый вид. Она вовсе не болтает, что попало, она намеренно провоцирует конфликты. Зачем? А зачем утром на допросе Павлова, мило чирикая, сумела облить каждого грязью? Алферов подумал тогда, что сообщенные ею подробности одна другой неприятнее, однако это не поколебало его уверенности в доброжелательности собеседницы. Еще бы — вызывающе неподходящая одежда, демонстративная глупость. Но разве хорошо оплачиваемый бухгалтер крупного банка может отличаться глупостью?
Размышления майора прервала Лазарева, которая встала, резко отодвинув стул, и решительно позвала:
— Майя! Отвлекись на минутку. У меня к тебе дело.
Майя подняла голову и посмотрела на подругу, словно… Пожалуй, Алферов, против воли жадно ловящий каждый жест красавицы, сформулировал бы так: посмотрела с лукавой снисходительностью. Затем, не обращая ни малейшего внимания на лепет Юрского, тоже встала, стряхнула его руку со своей и плавно, точно невесомое облачко, поплыла вокруг стола. Но почему-то она выбрала не кратчайший путь к Марине — мимо пустующих мест Карповых, — а более длинный, мимо обоих бывших мужей. Снутко вскочил, но она не удостоила его вниманием, а спокойно обтекла, как вода обтекает преграду. Зато, оказавшись около Вольского, который даже не обернулся, невозмутимо потягивая минералку, Майя случайно — случайно? — чуть-чуть задела последнего обнаженным локтем. Майор давно не видел, чтобы столь незначительное действие имело столь разительный результат. Наверное, если б Алексея Александровича ударило током, он и то не вздрогнул бы так сильно, сжав длинными пальцами бокал. Стекло треснуло, на пальце выступила кровь.
— Прости, — коротко извинилась Майя, улыбнувшись в пространство.
У Алферова застучало в висках. Дивная улыбка Майи никак не могла напоминать нелепую гримасу Надежды Юрьевны, а между тем сходство определенно было. Слишком недавно видел он удовлетворенное злорадство в глазах одной, чтобы не узнать его у другой.
Вольская с перекошенным лицом молча потащила супруга в ванную, к аптечке. Тот не сопротивлялся.
— Так что ты хотела, Марина? — спросила Майя у подруги таким ровным, спокойным тоном, словно абсолютно ничего не произошло. Лазарева, не ответив, села, а Леночка Бальбух тоненьким, прерывающимся от волнения голоском выдавила:
— Майка, как не стыдно… что он тебе сделал?
— А что сделала Я? Я не понимаю, — взмахнула смоляными ресницами Майя и обвела мужчин изумленным, растерянным и немного обиженным взглядом ищущего защиты ребенка. Майор почти физически ощутил, как этот магический взгляд касается сперва обомлевшего Пашки, затем Юрского, Снутко, Бальбуха и останавливается на Петухове. Одного Алферова Майя почему-то пропустила, и он сам не знал, радуется этому или огорчен. На душе у него было смутно.
— Ты ничего не сделала, Майечка! — вскинулся Петухов. — А если у Лешки не в порядке нервы, при чем здесь ты?
— Спасибо тебе, Славик, — почти шепотом поблагодарила Майя, и этот шепот придал простой расхожей фразе удивительную интимность. Будто прозвучало не «спасибо», а «я тебя люблю».
Петухов, забыв о Лене, приблизился к Майе и быстро-быстро заговорил, так, что половины слов было не разобрать. Вроде бы, о своих профессиональных талантах. Алферов с искренним сочувствием понял, что бедная Леночка из последних сил сдерживает слезы. Она вдруг показалась ему гораздо милее и лучше самоуверенной феминистки Лазаревой или роскошной хищницы Ананиашвили. Прав был Вольский, прав! Кому, как не ему, знать собственную жену? В былые времена из нее вышла бы дорогая куртизанка, разоряющая поклонников и получающая удовольствие, когда кто-нибудь из них погибает. Простенькая, наивная Леночка сохранила открытость и чистоту, которые не снились ее более интеллектуальным подругам. Интеллект женщине лишь во вред.
Леночку требовалось поскорее отвлечь, и майор уведомил, что все должны сесть так, как сидели накануне. Петухову пришлось вернуться, однако интерес к соседке он полностью потерял. Сидел и возбужденно бормотал что-то себе под нос. Тогда Алферов предложил восстановить финал субботней встречи с пением при свечах. Присутствующие оживились, принялись вспоминать, что и как происходило. Тут же погасили электричество — однако в комнате, как и предполагал майор, по-прежнему было светло. Невозможно представить, чтобы в подобной ситуации преступник подлил яду незамеченным.
— Было темно, — с претензией заявил Снутко. — Я точно помню.
Майор повернулся к окну. Шторы были раздвинуты — как, впрочем, и накануне вечером, когда он впервые посетил место преступления. Потом его взгляд невольно обратился к Лазаревой как к наиболее разумному из присутствующих.
— Было темно, — вслед за Снутко повторила она. — Точнее, стало, когда выключили свет. Видимо, шторы на тот момент были сдвинуты. Свечи зажигались почти в полной темноте.
— Кто же их сдвинул? И когда?
— Мне кажется, когда мы пришли, окно не было занавешено. На занавешенное я бы, наверное, обратила внимание. Но я не уверена. Света?
Молодец! Вполне логично обратиться за разъяснениями к хозяйке — кому знать, как не ей.
— Не по-о-омню! — прорыдала Юрская, не отрываясь от мягкого плеча Надежды Юрьевны. — Я ничего не делала! Я не помню!
— Когда мы пришли, шторы были раздвинуты, — неожиданно прервал свое вечное молчание Вольский. — Я смотрел в окно, тут очень красивый вид. Но когда их сдвинули, я не знаю.
Остальные тоже уверили, что не знают. Хотя несомненно, что как минимум один из них врет.
— Ладно, — вздохнул Алферов, — а кто потом снова раздвинул шторы?
— Я, — после довольно длительной паузы сообщила Вольская. — Я раздвинула шторы, когда Карпову стало плохо. Кто-то включил свет, а я решила заодно раздвинуть шторы.
— Я включила свет, — моментально вставила Лазарева.
— Возможно, кто-то из вас видел, как другой задергивает шторы или просто подходит к окну перед пением при свечах? — настаивал майор. — Попытайтесь вспомнить.
