Елена Арсеньева - Отражение в мутной воде
Ноги подогнулись, и Тина упала, тяжело ударившись о плетень.
Силы вдруг кончились.
– Скорее! – услышала задыхающийся шепот. – Сюда перелезай, скорее!
Тина недоверчиво подняла голову.
Сквозь жерди смутно белело чье-то лицо, блестели темные глаза. Да это Михаил!
– Скорее, да скорее же! – шептал он с придыханием, и Тина наконец смогла пошевельнуться. Встала, с трудом подпрыгнула, неуклюже навалилась грудью на плетень, кое-как перевалилась. Если б Михаил не тянул ее что есть сил, вряд ли справилась бы.
Наконец тяжело свалилась к его ногам.
– Да вставай же! – прошипел он яростно и вдруг испуганно затормошил: – Тебя что, ранили?
Тина не удивилась, поняв, что он все знает.
– Нет, – прохрипела. – Меня – нет. А Данилушка… а баба Вера…
– Видел в окно, – мрачно кивнул Михаил. – Я как раз шел к вам – извиняться… Да не стой ты как неживая, бежим!
Рванулись в проулок. Здесь узкая тропка разделяла зады огородов, никто им не встретился, никто не перешел дорогу.
Тина смутно сообразила, что бегут к тайге, удаляясь от Амура. Что-то протестующе вскрикнуло в душе, но тотчас и стихло: там, на пристани, ее наверняка тоже ждут, этот путь теперь закрыт. А какой открыт?..
Короткое рыдание вырвалось из груди. Михаил покосился, но ничего не сказал, не замедлил бега.
Они одолели невысокий плетень, спрямили путь, пробежав по чьему-то огороду.
Тина мимолетно изумилась решимости Михаила, но тотчас забыла об этом, едва не застряв на очередном заборе. Михаил почти грубо сволок ее на землю, упал рядом, запаленно переводя дух.
– Подо… подождешь меня здесь, – выдохнул с трудом. – Сейчас вернусь.
И начал было подниматься, но Тина вцепилась в него, вновь обретя силы:
– Куда ты, куда? Не уходи! Я боюсь!
– Раньше надо было бояться, – буркнул Михаил. – Чего ты там натворила? Скажи хоть, за что погибаем?
Она неподвижными глазами мгновение вглядывалась в его почти неразличимое во тьме лицо, потом медленно подняла руку, начертила от лба до груди неумелый, зыбкий крест:
– Ничего не сделала, вот те крест, клянусь!
А что она могла сказать? В чем могла признаться?
– Ничего не понимаю, – слабо дернул плечом Михаил. – Если так – они все с ума сошли, эти-то?..
Может быть. Может быть, они и сошли с ума, но действовали при этом очень разумно!
Тина опустила голову:
– Да не знаю я, ничего не знаю! Сон приснился…
Замолчала – дальше не вязались слова.
Михаил тоже помолчал, потом тихо вздохнул:
– Ох, дурочка ты моя… глупенькая ты моя дурочка!
Она прижала кулаки к глазам. Вот так же – переживая, сочувствуя, жалея – шептал он, когда Тина бесстрашно заявила, что в очередной раз изменила ему, что ей надоело бегать от такого мужа, жизнь зашла в тупик и лучше расстаться, как цивилизованные люди, пока не начали бить друг друга сковородками.
Может быть, Михаил тоже это вспомнил, потому что понурился.
– Ладно, все ясно. Сиди здесь, никуда не уходи. Я только за Лидкой сбегаю и сразу вернусь.
– За Лидкой? – тупо повторила Тина.
– Ну да! Эти-то к ней же к следующей придут, ясно! Отсидимся у меня на пасеке или в охотничьей избушке. Потом – десять километров в тайгу, ни одна собака не найдет. Все, я побежал! Жди!
Михаил легко мазнул губами по Тининой щеке и исчез в сумерках. Какое-то время она еще ловила, распростершись, трепет земли под его торопливыми шагами, потом все стихло.
А вокруг стояла тишина. Однажды где-то вдали взбрехнула собака, Тина задрожала, но лай утих. Однако дрожь не унялась. Вдруг вспомнился бело-рыжий хвостик, торчавший из собачьей будки. Вот почему Атаманша не встретила хозяина радостным лаем! Первая пуля, знать, досталась ей. Вторая – бабе Вере. Третья – Данилушке.
Ну, там, конечно, не один Виталий (он же Павел), небось целая рать, и у каждого есть запасные обоймы, рассудила Тина. А на нее-то уж точно хватит.
Уткнулась в траву.
Беды можно ждать сколько угодно, и все равно свалится она как снег на голову, все равно окажешься к ней не готовой, почувствуешь себя какой-то букахой, опрокинутой на спину и в ужасе глядящей на огромный надвигающийся небосвод: вот-вот раздавит!
Данилушка, Данилушка… И баба Вера. И Атаманша. И, еще раньше, Светка.
Тина закрыла глаза. Слез не было, и страха особенного не было, только боль сухо рвала сердце.
Потом, она знала по опыту, будет еще хуже, еще мучительнее. Однако и этого сейчас вполне хватало!
Скорчилась, подтянула колени к груди, да так и лежала, крепко зажмурясь, только иногда кусая край ладони, чтобы не дать вырваться рыданию, и вслушивалась в вечернюю тишину.
Потом вдруг дошло, что лежит она как-то слишком долго. Созвездия передвинулись по ясному небу к западу, а на востоке призрачно, холодно посветлело: скоро должна была взойти луна. Прошел, наверное, час, а то и два – Михаила все нет. Неужели решил не возвращаться за ней? Лида уплакала не рисковать?
Нет, нет… Опять что-то случилось! Внезапно выйдя из тоскливого оцепенения, Тина поняла это так отчетливо, будто кто-то шепнул страшную весть в ухо.
Вскочила, вгляделась в темноту. И, сообразив, как отсюда самым коротким путем добраться до дома Михаила, шагнула вперед.
Сначала, пока шла по земле, было еще ничего, а потом, когда оказалась на деревянном тротуаре, даже испугалась: чудилось, мостки так и гудят под торопливыми, неровными шагами.
Мелькнула было мысль разуться и пойти босиком, но этак она вообще недалеко уйдет. Собьет ноги, занозит, а вдруг придется бежать? Да и собакам без разницы, шумно она идет или тихо: бессонно взбрехивали за заборами даже на вздох. Наверное, убийцы вполне могут догадаться, что означает эта глухая перекличка из двора во двор. И Тину будут стеречь возле дома Михаила…
А вдруг стеречь окажется некому, ожгло безумной надеждой? Вдруг Михаил, защищая жену и дом, положил убийц в рукопашной или перестрелял из охотничьего «зауэра», которым гордился всю жизнь и стрелял из него блестяще? А потом на него навалилось обычное интеллигентское раскаяние – сидит над трупами поверженных злодеев, оплакивая их и себя, ошалев от ужаса, что нарушил первейшую заповедь Божию, – и думать забыл про бывшую жену, которая…
Картина, внушающая самые радужные надежды, погасла так же внезапно, как и вспыхнула. Тина угрюмо качнула головой. Нет, все это, пожалуй, фантастика. Михаил не мог измениться столь бесповоротно. Он всегда готов был стерпеть обиду, чем сделаться обидчиком, – подставить, выражаясь фигурально, другую щеку. Но если так… но если так, то что же случилось? Что задержало его?
Только одно. Но невозможно даже представить это!
