Евгения Михайлова - Две причины жить
— Все, что мы можем сейчас, это присматривать за ним. А Наташа послушает нашего совета, как ты думаешь? К тому же ей никакую информацию сейчас сообщать о нем нельзя. Я тебе его показал, и за ним поехали наши ребята. Кстати, когда ты выслушаешь мой доклад?
— Можно вообще без доклада. Я хочу только знать: он или не он сына похитил?
— Я просил секретаря ознакомить вас с экспертизой трех психиатров, докторов наук Института Сербского, по поводу состояния здоровья Тамары Синельниковой, проведенной на базе хирургической частной клиники, где она сейчас находится, — сказал судья главврачу психбольницы Смирновой. — Вы это сделали?
— Да.
— Вы согласны с их выводами?
— Мне ничего другого не остается.
— Они совпадают с выводами специалистов вашего медицинского учреждения?
— Наши специалисты никаких выводов не делали. Во всяком случае, официально. К нам больная Синельникова поступила с диагнозом своего специалиста и на основании жалоб дочери. Доставлена она была, как суду известно, сотрудниками районного отделения внутренних дел.
— Вы не помните своего первого впечатления: были основания для столь грозной госпитализации? Синельникова выглядела агрессивной, буйной?
— Она не была ни агрессивной, ни буйной, но существует так называемый клинический эффект. Больные в больнице могут вести себя иначе, чем дома.
— Все пациенты вашей больницы умеют приспосабливаться к ситуации?
— Разумеется, нет.
— С каким диагнозом поступила Синельникова?
— Маниакально-депрессивный психоз. Мания преследования.
— Как проявлялось это в условиях стационарного наблюдения?
— У нее был свой лечащий врач. Хотя я не припомню жалоб персонала на болезненные реакции этой больной.
— Но вы продержали ее в психбольнице четыре года!
— На этом настаивали родственники.
— Синельникова требовала, чтобы ее выписали?
— Этого требуют многие наши больные.
— Но вы подтверждаете, что именно ее удерживали насильно?
— Как и других наших больных. Такова специфика учреждения.
— Вынужден вас попросить не называть Синельникову больной до конца рассмотрения дела, поскольку именно этот факт должен прояснить суд.
— Я у вас случайно не обвиняемая?
— Как вы могли заметить, на этих заседаниях не выступает ни защита, ни обвинение. Суд рассматривает законность и медицинское обоснование факта госпитализации. Уникальный, на мой взгляд, факт. Четыре года — такой срок лечения в психиатрическом учреждении может получить только убийца.
— Мне не хотелось бы стать козлом отпущения. Кто-то устанавливал диагноз, кто-то ее привозил, от кого-то поступали звонки…
— Вы можете уточнить, о каких звонках идет речь?
— Из одного солидного ведомства. Нам не рекомендовали выписывать Синельникову.
— Представителей защиты и обвинения прошу учесть этот факт, когда будет рассматриваться вопрос персональной ответственности присутствующих, выделенный в отдельное производство.
Сергей поднял руку: «Можно вопрос, ваша честь?»
— Вы получали какое-нибудь вознаграждение от родственников Синельниковой во время пребывания ее в больнице?
— Возможно, были какие-то подарки персоналу.
— А вы лично?
— Возможно, мне тоже что-то дарили. Это практика любой больницы.
— Я говорю о денежных суммах.
— Нет, не получала.
— Я могу сейчас предоставить суду сведения о поступлениях крупных сумм денег на счета многих из присутствующих в зале. Все вклады были сделаны четыре года назад, в октябре. Были поступления и в дальнейшем.
Судья:
— Передайте информацию следствию. У меня остался лишь один вопрос к госпоже Смирновой. Вы сказали, что Синельникова поступила к вам с диагнозом своего специалиста. Речь идет о психотерапевте Орлове?
— Да.
— Как мы выяснили во время предварительного разговора, Синельникову он впервые увидел здесь, в зале суда. Вас это удивляет?
— Меня это не интересует.
Заседание опять перенесли на следующий день. Дина, Сергей, Тамара и Филипп вышли из здания суда.
— Я поражен, — сказал Филипп. — Вы говорили, что у вас продажное и некомпетентное правосудие. Но какой приличный судья.
— Честно говоря, я думал сначала, что ты ему заплатил, — рассмеялся Сергей. — Из любви к Тамаре.
— Какие глупые шутки. Я есть очень законопослушный человек.
— Ох, давайте не будем о суде, — взмолилась Тамара. — Я совсем без сил.
Она села в машину к Филиппу, Дина к Сергею, и все направились к клинике.
— Давай все-таки поговорим о деле, — предложил Сергей. — Помнишь двух главных свидетелей по делу Блинова? Один вроде бы его друг, другой муж убитой?
— Лжесвидетелей?
— Да. Они три раза меняли показания. Потом этот наркоман заявил, что вместе с Блиновым сжег труп Сидоровой. Так вот, он совсем недавно умер. Все были уверены, что своей смертью. У него цирроз печени, больные почки, много чего. Но в морге его все-таки вскрыли. Элемент он криминальный, думали, передозировка. Обнаружили только небольшую для него дозу обычных препаратов: анальгин, димедрол, радедорм. А умер он от асфиксии. Правда, эксперты не стали поднимать шум, написали, что это могло случиться естественным путем. Как-то плохо лег, скажем. Парень был дохлый. Но на следующий день кто-то страшно избил второго, Сидорова, у него разрыв селезенки. Он сказал милиции, что какие-то бандиты ошиблись адресом. В день смерти наркомана сосед видел, как к нему заходил незнакомой парень, высокий, светлый. И соседка из дачи напротив дома Сидорова в Балашихе видела, как во двор вошел похожий парень в день его избиения. Потом он ушел, а никаких бандитов она не видела.
— Интересно. Кому сейчас все это нужно?
— Дальше еще интересней. В одной квартире с Наташкой Бобровой недавно появился сосед, вернувшийся после отсидки. Я, честно говоря, только на днях узнал, что квартира там коммунальная. Так вот, Князев приходил туда, вероятнее всего, к этому парню. Мои люди видели их раньше вместе. Это Валентин Карасев. Сидел за квартирную кражу. А теперь, Диночка, вдохни поглубже: Карасева арестовали в один день с Александром Блиновым. Я смотрел дело: типичная ментовская инсценировка. Вор сидел в квартире и ждал, когда за ним приедут. Квартира оформлена на подставное лицо. Это хата милиции! Вот фотография того парня.
— Господи! Я его видела. У нас в клинике. Перед покушением на Тамару.
Сергей высадил Дину у больницы. Она вошла в палату Тамары. Та, одетая, с посеревшим лицом лежала на кровати.
— Что, Тамара, боли?
— Немного. Очень уж тяжело сидеть столько часов.
