Патриция Гэфни - Лили
Дэвон прижался лбом к стеклу, глядя туда, где за краем скалистого мыса сверкало море Где же Лили? Он чувствовал себя ужасно. Ей бы следовало быть здесь и прийти ему на помощь Может, он недостаточно ясно ей объяснил, что от нее требуется? Ладно, он это сделает, как только она.
Громкий стук в дверь заставил его распрямиться я в бессчетный раз провести по липу платком.
– Войдите!
Он успокоился было, увидев, что это Лили, но тут же вновь напрягся, когда следом за нею в комнату вернулись фон Рибен и Полкрэйвен. Хозяин дома уже готов был разразиться руганью, но вовремя заметил, что на лицах у всех троих написано совершенно одинаковое смущенное выражение. Самый убитый вид был у Лили. В чем дело? Дэвон заставил себя, не поморщившись, скрестить руки на груди и стал ждать.
Фон Рибен взглянул на Полкрэйвена, Полкрэйвен ответил красноречивым взглядом и решительно поджал губы. Фон Рибен откашлялся и открыл рот, но передумал и, вернувшись к двери, прикрыл ее поплотнее.
– Итак? В чем дело? – осведомился Дэвон, прерывая затянувшееся неловкое молчание.
Лили, вся пунцовая, нервно ломала пальцы и выглядела так, будто хотела провалиться сквозь землю.
Лейтенант наконец отважился.
– Милорд, эта девушка только что рассказала нам историю, и… я вынужден просить вас подтвердить ее рассказ.
Руки Дэвона сжались в кулаки в карманах его домашней куртки. Ему казалось, будто бомба разорвалась у него в груди, но его голос, когда он заговорил, каким-то чудом прозвучал совершенно обыденно.
– Да? И что же она вам сказала?
Что-то в его тоне заставило Лили вздрогнуть. “О Боже, он думает, что я его выдала”. Ее глаза тотчас же наполнились слезами, и она опустила голову, чтобы их скрыть. Откуда ни возьмись в груди возникла тупая, ноющая боль. Как он мог в такое поверить хоть на секунду? Как он мог?
Фон Рибен вновь принялся подкручивать усы.
– Она заявила, сэр, что весь вчерашний вечер, начиная с десяти часов, и всю ночь провела вместе с вами в домике для гостей в приусадебном парке. – Он еще раз яростно откашлялся, прочищая горло. – Она говорит, что вы были вместе до самого рассвета. И она утверждает, что никаких… э-э-э… повреждений у вас… на теле нет. Она говорит правду?
Лили осмелилась бросить на хозяина еще один взгляд исподлобья. Лицо Дэвона стало совершенно бесстрастным, невозможно было догадаться, о чем он думает. Она почувствовала, что еще больше краснеет, и вновь уставилась в пол. Напряжение стало для нее невыносимым. Почему он молчит? Что собирается сказать?
Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем он заговорил равнодушным и спокойным тоном, заставившим ее похолодеть.
– Да, она говорит правду. Но предупреждаю вас, господа: если я узнаю, что данные сведения дошли до чьих-то ушей за порогом этой комнаты, я позабочусь о том, чтобы ваша служба в Таможенном управлении закончилась раньше срока, и смею вас заверить, что никакой другой работы в Корнуолле вы не найдете до конца своих дней. Если угодно, можете считать это угрозой. Я рассматриваю свои слова всего лишь как предупреждение. Вы меня ясно поняли?
– Да, конечно, милорд, разумеется, безусловно – пролепетал Полкрэйвен.
Дэвон бросил на него уничтожающий взгляд: он не сомневался, что к вечеру историю о его шашнях с горничной будут пересказывать на все лады в каждом из портовых кабаков Фауи.
Поведение фон Рибена оказалось куда менее предсказуемым; его душу явно раздирали сомнения, он изо всех сил пытался отделить правду от лжи. Но в конце концов капитан “Короля Георга”, видимо, принял решение.
– Исходя из того, что вы и эта женщина нам рассказали, можно сделать вывод, что нет больше смысли продолжать расследование. По моему убеждению, не существует веских причин, которые могли бы побудить нас предать гласности… э-э-э… предмет нашего разговора. Как джентльмен – не сомневаюсь, что могу в данном случае говорить также от имени мистера Полкрэйвена – я обязан с уважением относиться к вашей частной жизни. Уверяю вас, сэр, рапорт, который я подам начальству, не будет содержать никаких сведений на этот счет. Ваша репутация не пострадает.
– Верно, верно, – бормотал Полкрэйвен.
– Стало быть, я могу считать дело закрытым? Чуть поколебавшись, фон Рибен ответил:
– Да, милорд. Вряд ли у нас возникнет нужда потревожить вас еще раз.
– Вот и отлично. В таком случае желаю вам приятно провести вечер, – Дэвон кивнул на прощание и проводил их взглядом до дверей, едва скрывая свое неимоверное облегчение.
Когда Лили направилась следом за ними, он тихо окликнул ее по имени.
Она остановилась.
– Я… я вернусь, но миссис Хау задала мне работу, и я уже…
– Войди и закрой дверь.
Лили испустила глубокий вздох и повиновалась. Прислонившись спиной к закрытой двери, она взглянула на него через всю комнату. Интересно, кто заговорит первым? Заговорил Дэвон:
– Зачем ты это сделала?
Она больше не могла сдерживаться.
– Мне не следовало, я знаю… Простите, если из-за меня у вас будут неприятности, но я поняла, что они вам не поверили и… словом, это все, что я могла придумать. Конечно, я поставила вас в неловкое положение, простите меня, пожалуйста, но после всего, что вы им сказали, вряд ли они станут кому-нибудь рассказывать, так что вам не о чем беспокоиться, никто ничего не узнает. Честное слово, я не думаю, что они будут болтать, ведь вы так ясно дали им понять…
– Лили, ты что, считаешь, что я сержусь на тебя? Она стиснула руки, чтобы не было видно, как они дрожат.
– Я не знаю. Да, мне кажется, вы рассердились.
– Ошибаешься. Ты спасла мою шкуру, с какой стати мне на тебя сердиться?
– О! – Лили едва не обезумела от радости. – Но я поставила вас в неловкое положение, – повторила она.
"Да неужто она и вправду так наивна?” – изумился Дэвон.
– Ты так думаешь? – спросил он вслух. – Я хотел, чтобы фон Рибен решил, будто мы провели ночь вместе, но стыжусь в этом признаться: только так можно было объяснить мое нежелание рассказать ему всю историю с самого начала. На самом деле никакой неловкости тут нет. Мы живем в жестоком мире, и никто из тех, кого я знаю, за исключением разве что моей матушки, не станет падать в обморок, узнав, что мне вздумалось позабавиться с одной из служанок.
– Вот как? Да, я… я понимаю.
Дэвон слишком поздно сообразил, что ему не следовало этого говорить. Ее щеки горели, словно он надавал ей оплеух, остановившимся взглядом она смотрела куда-то поверх его плеча. Господи, какая же она недотрога! Однако он решил, что извиняться ни к чему, да и не считал себя действительно виноватым. Вместо этого он задал ей вопрос:
– Ну а как насчет тебя, Лили?
