Марина Крамер - Все оттенки желаний
Я послушно приближаю свои губы к его, осторожно касаюсь и чувствую вкус коньяка. Мы целуемся долго-долго, словно никогда не делали этого, словно все у нас впервые…
– Идем спать, заинька, уже очень поздно. Завтра баню натопим, погреемся. Спину твою немного в порядок приведем. Когда твой приезжает?
– В понедельник…
– У, так у нас куча времени! Не переживай, он ничего не заметит… Идем.
Я раздеваюсь, пока Костя застилает постель на диване в жарко натопленной комнате. Свет не зажигаем – я попросила не делать этого, потому что не хочу, чтобы он видел чужие следы на мне. Ныряю под одеяло и сворачиваюсь в клубок. Костя тоже ложится, тянет меня к себе и нащупывает ошейник, который я так и не сняла. Едва он пробует расстегнуть его, как я откидываю руку и прошу:
– Не надо… пусть будет.
– Дурочка ты…
Два дня… два дня без секса, практически без разговоров… Мы гуляем по пустынному дачному поселку, утопая в постоянно падающем и тающем снегу. Я уже давно не бывала на свежем воздухе так подолгу, у меня постоянно кружится голова от избытка кислорода. Костя прихватил аппарат для лазерной физиотерапии, сам сводит шрамы с моей спины. Ни словом не обмолвился о Джеральде, и я ему за это безмерно благодарна. Мы сидим вечерами у камина, взявшись за руки, и молча смотрим на горящие поленья. Иногда я смотрю Косте в глаза и замечаю, что он хочет что-то сказать, но то ли не решается, то ли боится.
Я подозреваю, что тема для разговора не из приятных для нас обоих.
– Костя… если ты хочешь что-то знать, то можешь спросить.
– Что спросить, заинька? – Он помешивает кочергой угли и не смотрит на меня.
– Я не знаю. Просто вижу, что тебя гложет что-то.
– Гложет, Лор… но я не знаю, как спросить об этом так, чтобы не убить тебя вопросом.
– Я уже могу обсуждать это. Потому что молчать дальше тяжело.
– Ну, тогда расскажи. Нельзя носить в себе такую тяжесть.
И меня прорывает. Я сажусь на пол у его ног, кладу голову на его колено и начинаю рассказывать. Я говорю долго… он молча слушает, не перебивает, только по лицу пробегают тени. Когда же я замолкаю и закрываю глаза, мне на затылок ложится его рука.
– Заинька… ты сильная у меня, оказывается… Я бы не решился рассказать тебе подобное о себе.
– Ты ненавидишь меня?
– За что?
– За все…
– Не говори глупостей, заинька… я на тебя молиться должен, ты ведь святая у меня.
Да. Я святая. Только, чтобы это понять, мне почему-то потребовалось вываляться в грязи, – видимо, она лучше подчеркивает мою святость…
На второй день у Кости случается приступ оскорбленного самолюбия, и он замолкает. Совсем. Я чувствую себя собакой, порвавшей любимые хозяйские тапки, – бить ее не хотят, жалеют, но наказать-то нужно, поэтому убивают презрением.
«Ах ты, гадкое животное! Я тебя отучу вещи портить!..»
Я хожу по дому, не зная, куда себя приткнуть. На улице холодно и мерзко, гулять не выйдешь. Заняться нечем – Интернет постоянно глючит и вылетает, читать ничего не хочу. Костя лежит на диване с видом обманутого мужа, напоминая мне Васисуалия Лоханкина… «Ты самка, Лора, публичная девка… какого черта к Джеру ты свалила от меня?!» – ой, да простят меня Ильф и Петров…
Но его лицо именно так сейчас и выглядит. Я пытаюсь заговорить с ним – бесполезно, и после нескольких попыток я умолкаю. Так проходит весь день до самого вечера. Единственный диалог состоялся где-то в обед, когда Костя собрался в магазин. Вернее – в ларек у дороги.
– Ты чего-нибудь хочешь?
– Да. Купи мне шоколадку, если не трудно.
– Не трудно.
Все – собрался и ушел.
Шоколадку привез, но не ту. Я ем только горький и без добавок, а этот оказался с начинкой из трюфельного крема с орехами, да еще и молочным. Я промолчала, конечно, понимая, что в придорожном ларьке могло и не быть горького шоколада…
Забиваюсь с этой шоколадкой в уголок, страшно жалею себя. Костя опять занимает позицию на диване, бесконечно просматривая на своем ноутбуке диск с сериалом, причем только одну сцену – изнасилования одной из героинь. Что-то мне страшновато…
Хотя в принципе я не боюсь физического насилия – я прекрасно знаю Костю, он не получает удовольствия от секса в таком формате.
Поздно вечером он произносит самую длинную фразу за весь день:
– Заинька, сделай, пожалуйста, чая с сахаром.
Я для вида кобенюсь минут десять, но потом иду и делаю чай. Подношу прямо к дивану, сажусь на краешек:
– Костя…
– Не говори ничего.
Он садится и берет у меня из рук чашку, стараясь даже не касаться пальцев. Я в принципе понимаю, а чего еще ждать-то – после всего? Удивительно, что спит со мной в одной постели…
Забираю чашку, снова сажусь за ноутбук. Долго стучу по клавишам, пытаясь переделать текст договора с клиентками клуба, но понимаю – не выходит. И вдруг с дивана, где уже расстелена постель, доносится:
– Выключай все и ложись. Ночь на дворе.
Я проявляю недюжинную готовность к подчинению, чего за мной вообще не водилось, выключаю ноутбук и быстро раздеваюсь. Ныряю под одеяло и тут же оказываюсь в горячих руках:
– Что, сучка, ты ведь вот этого и ждала?
Я не ждала ничего – мне просто очень тоскливо все время молчать и грызть себя изнутри… Можно подумать, я не понимаю, что натворила… Но что мне теперь – горло перерезать себе?
Костя наваливается на меня всем телом, вдавливает в старый диван, который угрожающе скрипит:
– Я тебя убил бы… я обещал, что не напомню – и не могу…
– Убей… – Я чуть вытягиваю шею и замираю.
Костя чувствует мое напряжение, чувствует, что я не шучу. Он боится таких моих реакций, потому что я становлюсь непредсказуемой.
– Скажи мне честно… тебе было с ним хорошо? – глухо спрашивает он, утыкаясь лицом в подушку над моим плечом.
– Было. – А смысл скрывать, если я и так прекрасно понимаю, что это он рылся в моей аське и в моей почте? А раз так – то и я не буду скрывать. Не хочешь знать – не спрашивай, это ведь так очевидно.
– Лучше, чем со мной?
– По-другому.
Он отпрыгивает от меня так, словно я его ужалила, садится к противоположной спинке дивана и шарит рукой по табуретке, на которой лежат сигареты и зажигалка.
Меня всегда удивляла эта мужская манера соревноваться. Это смешно: не может быть одинаково с двумя разными людьми, а он что хотел? Я могу, конечно, соврать, сказать, что, мол, дорогой, да с тобой вообще никто не сравнится… Но зачем? Я не хочу жалеть его, потому что он тоже виноват в случившемся. Он – так же, как и я. Почему я должна брать все на себя, зачем?
Костя курит и молчит. Только в темноте красным вспыхивает огонек сигареты, когда он делает очередную затяжку. И опять угнетающее молчание…
