Аукцион невинности. Его трофей (СИ) - Покровская Татьяна Евгеньевна

Большой такой, хищный и смертельно опасный, а в данный момент вполне себе ручного вида котище.

— Я покорена, — признаюсь я смело. — Это шедевр.

Адам расплывается в улыбке и принимается за еду.

Сама не знаю, как это у нас получается, но мы, за едой, начинаем разговор.

Наша беседа ощущается несколько нарочитой, даже чужеродной, но мы всё равно, через паузы, с заминками и переглядками… разговариваем.

Адам спрашивает про фотографии. Долго ли ползала на животе по земле, пока не сфотографировала снежинку. Не замёрзла ли, когда фотографировала тот горный рассвет.

Я расспрашиваю о том, долго ли он пытался разбираться в настройках фотоаппарата. Где научился готовить. Любит ли он тирамису, как я.

Оказывается, ему нравится готовить, причём всегда чётко по рецепту. Только времени на это никогда не хватает. Но специально для меня он может завтра испечь небольшой кусочек этого многослойного десерта, здесь даже есть все ингредиенты, включая горький шоколад.

Когда я уже пятый раз прикрываю рот рукой, пряча зевок, Адам объявляет, что останется ночевать со мной.

Замечает мой напряжённый взгляд, усмехается и заявляет, что моей добродетели ничего пока не угрожает, во всяком случае, если сама не начну приставать.

Засыпаем в обнимку, и… в самом деле, просто спим в объятиях друг друга.

Просыпаюсь одна. В доме тихо. Я вдруг понимаю, что дико расстроена.

Понятно, что вряд ли он мог бы остаться, но… так хотелось побыть вместе с ним ещё.

Иду в душ, моюсь, чищу зубы. Волосы мыть лень, но я их вчера мыла, и они чистые и пышные, поэтому просто завязываю их на макушке узлом.

Всё-таки мне уже лучше. Вчерашний день что-то починил во мне, дал надежду на благополучный исход всего этого крутого пике, в которое с размаху влетела моя жизнь.

Придирчиво рассматриваю набор косметики в шкафчике. С удовольствием намазываюсь нежнейшим молочком для тела с невесомой текстурой и тонким ароматом. Из этого же набора наслаждаюсь пенкой, тоником и лёгким кремом для лица.

Набрасываю полупрозрачный халат прямо на голое тело, небрежно завязываю пояс, ныряю ступнями в пушистые белые тапочки.

Выхожу на кухню. И только тут, на кухне, понимаю, что что-то не так.

На кухне пахнет кофе и выпечкой. Коржи недорезаны до конца, процесс приготовления тирамису прерван в финальной его точке.

Я застываю на пороге, глядя на мужчину, сидящего за столом и медленно пьющего чёрный кофе из маленькой чашки.

— Здравствуй, Виктория, — говорит он.

47. Сливки

На мужчину за кухонным столом с чашкой кофе в руках я смотрю лишь мельком.

Потому что мой взгляд намагничивается и притягивается к небольшому чёрному пистолету перед ним.

Большой такой красивый стол на большой и красивой кухне, принадлежащей большому и красивому Адаму, и вот это маленькое оружие кажется игрушечным, но я-то точно знаю, что это такое. И он не пластиковый. Если взять его в руки, то он покажется очень тяжёлым, а холод на ладони ясно даст понять — это металл.

— Адам вышел в магазин, — говорит Сергей, тот самый водитель Адама, — до магазина ехать далеко, продукты он любит выбирать долго и тщательно. Поэтому до того, как вернётся, ты успеешь одеться, а потом пойдёшь со мной.

— С какой стати? — прищуриваюсь я.

Под его взглядом, скользнувшим по моей фигуре, я ёжусь, плотнее запахиваюсь в полупрозрачный халат, скрещивая руки на груди, прикрываясь.

— Тебе нужно одеться и поехать со мной, — отвечает он.

— Я никуда не пойду, — говорю я, пятясь.

— Да ладно, брось, — усмехается он. — Тебя же на аукционе купили. Он удерживает тебя насильно. А я тебя отвезу туда, где тебе помогут.

Улыбается, а глаза холодные, как сталь пистолета на столе перед ним.

В моей голове что-то щёлкает. На него же было нападение, я точно помню, Адам говорил, что он и Римма еле выкарабкались.

— Погоди, — тихо говорю я. — Ты брат-близнец Сергея?

Он смеётся, мотает головой.

— Нет, я. Сергей. И ты тратишь время. Поехали. Считай, что я тебя спасаю от злобного похитителя.

— Ты полицейский под прикрытием? — прищуриваюсь я. — Втёрся к Адаму в доверие и…

Вздрагиваю от громкого звука — Сергей с размаху стукнул ладонью по столу. Резко встал и мгновенно приблизился ко мне. Я даже не успела глазом моргнуть.

Он сдавил мою шею рукой, зажал меня между стеной и своим телом. Чувствую запах дорогого парфюма, к которому примешивается кисловатый запах пота, и запах мятной жвачки изо рта.

Меня тошнит, пытаюсь вырваться, но он настолько умело давит на мою шею пальцами, что я застываю, не двигаясь — хватка тут же ослабляется.

— Повторяю третий раз, — сквозь зубы цедит он. — Одевайся.

Он хочет ещё что-то сказать, но у него не получается — его попросту сметает с меня огромным чёрным вихрем.

Мда. Это эпично. Вжух. И никто меня больше не трогает.

Отбегаю к двери, чтобы не меня не задело, потому что на красивой адамовской кухне разворачивается страшная в своей эпичности драка — Адам занимается тем, что калечит Сергея, а тот вяло сопротивляется, иногда даже успешно, но крайне редко, потому что Адам крайне умел — я вижу — в деле калечения людей.

Под оглушительный треск ломающейся мебели к моим ногам скользит по полу пистолет — я тут же накрываю его стопой и ногой проталкиваю его назад, за свою спину, в коридор, как можно дальше.

Всё заканчивается очень быстро. Сергей, сиплым тяжёлым дыханием подавая признаки жизни, лежит без сознания на полу, его руки и ноги стянуты полотенцами, а сам Адам возвышается над ним в полный рост и выбивает стремительный ритм на чёрном браслете на своём запястье.

А я фокусирую взгляд на Адаме, на его руках с разбитыми костяшками и капельке крови на рассечённой губе. Других повреждений не вижу.

Наконец, он прекращает терзать браслет, смотрит исподлобья на меня. Его глаза кажутся черными провалами, меня передёргивает от его взгляда — только сейчас понимаю, насколько его кроет бешенством.

По-моему, он жалеет, что ничего больше разбивать нельзя, да и Сергея он, похоже, опасается ещё раз тронуть, ещё бы, я вообще сомневаюсь, что тот выживет. Хотя, он нужен Адаму хотя бы для допроса, так что выживет. Наверное.

— Я могу к тебе прикоснуться? — вдруг спрашивает Адам. — Не испугаешься?

Вздрагиваю, но… киваю.

Он медленно подходит и крайне осторожно обнимает. Обхватывает меня руками и прижимает к себе.

— Я, когда закупался, взбитые сливки забыл, — тихо говорит он, прижимаясь губами к моим волосам, — вышел купить, чтобы украсить. Я крайне редко меняю свои решения. Исключительно редко. Но в том, что касается тебя, Вика… В общем, я доехал до края посёлка и решил, что к чёрту сливки. Вернулся, чтобы тебя обнять.

Стою, окаменев. Я в каком-то ступоре, реакции на произошедшее пока нет, но она скоро обязательно будет. Пока что я предельно спокойна.

— У тебя что, здесь охраны нет? — спрашиваю я.

— Есть, — усмехается Адам, — Сергей мою систему оповещений перепрошил, а парней повырубал. Надо выяснить, чем его прижали. Серёга не мог так просто меня предать. Не мог. Сейчас Римма разбирается. Скорую и полицию она сюда уже вызвала. Ты сама как?

Его большая ладонь на моей спине. Ощущение тепла от его рук становится тем самым, что разбивает моё оцепенение. Я начинаю дрожать. Вцепляюсь в Адама, со всей силы обхватываю его за пояс и прячу лицо на его груди.

— Очень испугалась, — шепчу я.

— Малышка моя, — обнимает крепче. — Я больше никому не позволю тебя пугать, — усмехается, — даже самому себе.

Я глубоко вздыхаю и… всё-таки слёзы проливаются, запоздалая реакция накрывает меня с головой.

Позволяю себе расплакаться. Адам гладит меня по голове, что-то шепчет успокаивающее.

Откуда-то издалека слышится звук сирены скорой помощи.

48. Списки

От объятий Адама и его успокаивающего шёпота постепенно прихожу в себя.

Чтобы почувствовать почву под ногами, начинаю задавать вопросы.