Дафна дю Морье - Французова бухта
Выступающий мыс немного сдерживал натиск дождя и ветра, но у Доны уже подкашивались ноги, рука и подбородок были ободраны, волосы вылезли из-под пояса и развевались вокруг головы.
Где-то не переставая кричала чайка, и эхо многократно повторяло ее резкий назойливый вопль. Вся злоба Доны обратилась сейчас против этой птицы, словно пророчившей беду ей и ее друзьям. Дона проклинала ее, бессмысленно и свирепо, а чайка кричала, словно передразнивая, словно предсказывая, что все попытки достичь корабля обречены на провал.
Уже рукой подать до гряды скал, уже слышно, как плещутся волны у их подножия, — и вот наконец, подтянувшись на руках и подняв голову над камнем, Дона увидела «Мерри Форчун», пробивающуюся ко входу в гавань. Нос ее тяжело разрезал короткие напористые волны. Лодки уже не вели корабль на буксире и были подняты на палубу, а все матросы сгрудились у одного борта. Внезапно, словно по волшебству, ветер переменился на несколько градусов к западу. Отлив усиливался, и «Мерри Форчун» рванулась по направлению к морю.
Но шхуна была не одна. За ней гналось несколько суденышек, с которых неслись брань и проклятия. Без сомнения, среди преследователей были Рэшли и Годолфин. Дона торжествующе засмеялась, отведя с лица налипшие волосы. Теперь ее не страшили ни гнев Рэшли, ни возможность того, что Годолфин узнает ее. «Мерри Форчун» ускользала от них свободно и радостно.
Снова вскрикнула чайка, на этот раз совсем близко. Дона поискала глазами камешек, чтобы швырнуть в нее, но внезапно увидела лодку, несущуюся прямо на скалы, а в лодке — Пьера Бланка. Запрокинув голову, он кричал по-птичьи. Дона поднялась во весь рост и радостно замахала руками. Он тоже просиял, заметив ее, и ловко подвел лодку к ближним валунам. Вскоре Дона очутилась в лодке рядом с ним. Они не задавали друг другу вопросов, главное — успеть на корабль. Из ранки на подбородке Доны струилась кровь, но она даже не замечала этого. Лодочка подскакивала на крутых волнах, обдававших их солеными брызгами. Ветер неистовствовал. Неожиданно вспыхнул яркий свет и загрохотали пушки. Что-то с всплеском плюхнулось в воду в десяти ярдах впереди них. Но Пьер Бланк, скалясь, как обезьянка, неутомимо греб к середине пролива, а навстречу через бушующее море спешила «Мерри Форчун», и ветер подхлестывал ее вздутые паруса.
Снова вспышка и оглушительный взрыв, сопровождавшийся звуком раскалывающейся древесины. Но это уже было словно во сне… В лодку бросили канат, их подтянули поближе к борту корабля, бережные руки подняли ее. Внизу остался черный водоворот и маленькая лодочка, исчезающая во тьме.
У штурвала «Мерри Форчун» стоял Француз. У него было порезано лицо, ветер трепал его волосы, рубашка прилипла к телу под потоками дождя. На миг глаза их встретились, и они улыбнулись друг другу.
— Прижмись к палубе, Дона, — быстро проговорил он. — Сейчас снова начнут стрелять.
Вконец измученная, Дона повалилась на палубу, страдая от боли, дрожа от сырости и холода — и все же счастливая. Теперь она была готова вынести все что угодно…
Один из снарядов чуть было не задел корабль.
— Поберегите порох, ребята! — задиристо закричал Француз. — На сей раз вам не поймать нас.
Вертлявый Пьер Бланк отряхнулся, как собака, перегнулся через борт корабля и, сложив растопыренные пальцы, показал преследователям «нос».
«Мерри Форчун» то становилась на дыбы, то зарывала нос в волны, паруса колотились и трещали, а сзади, из настигающих их посудин неслась отборная брань. Кто-то выстрелил из мушкета и попал в мачту.
— Здесь твой друг, Дона, — сказал Француз. — Ты не знаешь, он всегда так метко стреляет?
Дона подползла к корме и выглянула наружу. Внизу, под самой кормой, она увидела искаженные от бешенства лица Рэшли и Годолфина, последний при ее появлении вскинул мушкет к плечу.
— На борту женщина — смотрите, смотрите! — закричал Рэшли, но Годолфин уже спустил курок.
Пуля благополучно просвистела над головой Доны. Шквал ветра сильно накренил «Мерри Форчун», и тут Дона увидела, что Француз передал штурвал Пьеру Бланку. Дождавшись, когда корма глубоко погрузилась в воду, он перевесился с подветренной стороны судна. В руках у него была шпага.
— Приветствую вас, джентльмены, — нагло заявил он. — Желаю вам скорее воротиться в гавань Фой. Но сначала мне хотелось бы заполучить от вас кое-что на память.
И, сделав выпад шпагой, он скинул с головы Годолфина шляпу, затем кончиком шпаги поддел огромный завитой парик и торжественно поднял его вверх, размахивая им в воздухе, как флагом. Под париком у Годолфина оказалась розовая, как у новорожденного младенца, лысина. Лицо его побагровело, глаза вылезли из орбит, и он рухнул на корму лодки, мушкет загромыхал вслед за ним.
Страшный шквал дождя с силой обрушился на корабль, волны перекатывались через борт. Дону сбило с ног и отбросило в сторону. Придя в себя, она увидела, что форт и лодки остались далеко позади, а за штурвалом уже стоял Француз. С ручки штурвала свисал завитый буклями парик Годолфина.
Глава 14
Два корабля покачивались на середине пролива милях в трех друг от друга. Тот, что стоял впереди, имел ухарский вид, мачты его торчали чуть наклонно, борта сверкали свежей краской. Второй был ничем не примечательным торговым судном.
Накануне почти сутки бушевал летний шторм, но сейчас ветер утих, небо было ярко-голубым, без единого облачка. Словно истощив во время шторма все свои силы, море безмятежно отдыхало.
Оба корабля почти застыли на месте, их паруса беспомощно свисали, лишь изредка оживляемые легким северным ветерком. Запах жареного цыпленка, разносившийся по «Мерри Форчун» и смешивавшийся со свежим морским воздухом, проникал в открытый иллюминатор. Дона открыла глаза и с облегчением отметила, что корабль больше не швыряет из стороны в сторону, вверх-вниз по волнам Атлантики. Дурноты, свалившей ее с ног на целые сутки, словно не бывало, она чувствовала зверский голод. Кошмар закончился. Дона сладко зевнула, закинула руки за голову и тут же отпустила длинное ругательство, из тех, что были в обиходе у Гарри. Она вспомнила, что из-за своей болезни проиграла пари. Дона схватилась за уши и нащупала в них рубиновые серьги. Стряхнув последние остатки сна, она хотела встать, но обнаружила, что лежит под одеялом совершенно раздетая. Дона огляделась, но не увидела своей одежды.
Казалось, пролетела вечность с тех пор, как, пошатываясь в темноте, она спустилась вниз по трапу промокшая, больная, измотанная. Сорвав с себя рубашку, штаны и башмаки, она забралась под одеяло, мечтая лишь о покое и сне.
