Елена Ларина - Гувернантка для губернатора, или История Светы Черновой, родившейся под знаком Скорпиона
– За этим писателем будущее, – сказала она прочувствованно. – Только Аполлон Селезнев так умеет показать человеческую душу, а кроме него еще бразильские сериалы.
Чтобы не расстраивать популярного автора, я назвала ему «Трясогузку» и сказала, что давно не читала ничего подобного, но отделаться от писателя одной фразой было непросто.
– Что вы заканчивали? – спросил Аполлон и, едва выслушав мой ответ, продолжил: – Мы с вами почти коллеги. У меня, правда, три высших образования и два средних. Мне очень интересно ваше мнение как дипломированного филолога. Какая сцена показалась вам наиболее сильной в романе?
Я сделала глубокий вдох и продолжительный выдох, после чего посмотрела по сторонам. Помощи ждать было неоткуда.
– Мне очень понравилась любовная сцена между главной героиней и арабским террористом, – я с трудом шарила в памяти, стараясь сильно не морщить лоб. – Она в поясе верности, он в поясе шахида. Очень оригинально…
– Да, мне эта сцена удалась, – расплылся в неприятной улыбке Селезнев. – Вам не показалось, что главная героиня – шлюха?
– Что вы! – мне было все равно, но в силу женской солидарности я решилась ее защитить. – Настоящая современная женщина, а главное, отдаваясь всем подряд, даже тем, кто ее не хотел, она проносит через всю книгу любовь к Трясогузову.
– Как вы удивительно верно все заметили! Я должен сказать, что вы – очень талантливый человек. Сразу видна школа нашего университета, высшее филологическое образование. Кстати, вы не пробовали писать книжки? У вас же высшее филологическое. Значит, из вас получится хороший писатель. У вас должен быть неплохой стиль. Я вам могу дать пару сценариев, а вы напишете пару романов…
– Так просто? – изумилась я.
– А что тут сложного?! Главное, чтобы был текст, а все остальное приложится. Я имею в виду сюжет, композицию, стиль и тому подобное…
Меня спас мой ангел-хранитель, то есть Дианка.
– Вы писатель Аполлон? – спросила она, недоверчиво глядя на Селезнева. – А почему вы не голый?
Я вспомнила, что дня два назад листала с ней альбом по античному искусству, знакомила девочку с древнегреческой мифологией.
– Очаровательная малышка, – сказал Селезнев, поморщившись. – Ваша девочка?
– Моя воспитанница, – ответила я. – Диана Михайловна Поливанова.
Писатель картинно поклонился, даже попытался приложиться к ручке маленькой аристократки, но она недоверчиво отдернула ладошку и спрятала ее за спиной.
– Это вы написали сказку «Гадкий утенок»? – спросила Дианка.
– Нет, это написал Сартр, – ответил писатель. – Но я тоже пишу детские сказки…
Надо будет не забыть и сказать девочке, кто на самом деле написал «Гадкого утенка».
– … У маленькой девочки мама работала в парикмахерской, – Селезнев с плохо скрываемым удовольствием пересказывал девочке свою сказку. – Как-то она подстригла настоящего волшебника. За это он увез маму в волшебную страну, а девочку одну оставили дома. Но девочка решила выйти в интернет и познакомиться с мальчиком…
– А вы можете мне это не рассказывать? – очень вежливо попросила Дианка. – А то у меня от вашей сказки живот заболел.
Хотя Дианка во всю подмигивала мне, я притворилась испуганной гувернанткой, схватила ребенка в охапку и утащила ее в дом. Там я восстановила авторство Ганса Христиана Андерсена, рассказала в двух словах об Аполлоне Бельведерском, напомнила о правилах хорошего тона и благодарно чмокнула ее в щеку.
Писатель Селезнев передвигался по усадьбе медленно и с достоинством, словно неся перед собой в виде тяжелой и неустойчивой стопки все свои многотысячные тиражи. Сам хозяин взял на себя роль гида. Поливанов что-то увлеченно рассказывал, тыкал пальцем в пространство, потом оглядывался, видел, что обогнал экскурсанта метров на тридцать, возвращался и опять тряс лохматой головой и поводил руками, как оперный артист. А классик шел с величайшим достоинством, иногда останавливался, разворачивался, как броненосный крейсер времен русско-японской войны, и озирал окрестности.
Госпожа Поливанова, Дианка и я шли во второй шеренге, тоже плохо попадая в ритм достоинства и сознания гениальности дорогого гостя. Разве что Дианка прыгала, как зайчик, и, когда Поливанов забегал далеко вперед, развлекала писателя литературными вопросами:
– Скажите, пожалуйста, а это вы написали стихи: «Матросская шапка, веревка в руке, веду я кораблик по быстрой реке…»?
– Наверное, милая девочка, – классик давал команду в свое паровое отделение: «Стоп, машина!» и отвечал на поставленный вопрос юной читательницы: – Я пишу гениальные бестселлеры. Если это гениальный бестселлер, значит, мой. Стихи я ведь тоже пишу и использую в романах… Кстати, хотите, я вам посвящу стихотворение? – повернулся он к Людмиле. – Там только вместо «Камилла» вставить «Людмила», и порядок. Я его уже раза три переделывал и посвящал, а оно от этого только лучше становится и лучше…
Наконец Аполлон Селезнев остановился на холме и задумчиво посмотрел на особняк, вернее, на золотую лошадь, которая показывала писателю свой золотой круп в лучах заката, и произнес:
– Хочется поработать здесь, вдали от городской суеты, многочисленных юных поклонниц, издательской беготни. Хочется создать воистину полотно новой жизни, вывести нового героя и дать его людям как образец… У вас в котором часу ужинают? Я вижу своего героя еще простым пареньком, среди сверстников, представляющих, так сказать срез нашего общества в то тяжелое для всей страны время. Вот они сидят у лесной речки, горит костер… Ребята разговаривают о сокровенном, строят планы на будущее. Кто они? Отличник, маменькин сынок, сын партийного руководителя, другой – еврей, сын шахтера и путепроходчицы, третий – разгильдяй, но весельчак, душа компании, всеобщий любимец, сын… Скажите, Михаил Павлович, а у вас родители, случайно, не репрессированы?
– Да, они были казаками, – слегка растерявшись, выдал Поливанов. – Высланы в Сибирь на поселение. Вернулись на Ставрополье уже потом…
– Отлично! Все, как я вижу! Лесоповал, обледенелые стволы, мужчина и женщина идут через занесенный снегом лес, держась за двуручную пилу. Сзади, по пояс в снегу за ними пробирается маленький мальчик с узелком в руке… – у Аполлона Селезнева появилась на губах уже узнаваемая мной плотоядная улыбка. – Вы не узнаете его, Михаил Павлович?
– Кого? Мальца этого? Откуда мне его знать? – недоуменно пожал плечами Поливанов и покосился почему-то на супругу.
– Присмотритесь! Он очень похож на вас… Да это же вы, Михаил Павлович! Вы в детстве! На поселении!
– Ну, вообще-то… – хотел возразить Поливанов, но Селезнев с неожиданной прытью перебил:
