Кэтрин Уэбб - Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли
Эстер присаживается на подлокотник его кресла и крепко сжимает его руки:
— Альберт, многие юные девушки сбиваются с пути, поддавшись сладким обещаниям своих ухажеров… Конечно, это печально, для девочки это просто трагедия, но она еще может исправиться, может вернуть благосклонность Господа, если покается. Да и большинство людей вокруг добрые, хорошие, честные. Дорогой Альберт, что вызвало в тебе такое огорчение? — Эстер нежно обхватывает ладонями его лицо.
Альберт чуть отстраняется, как будто не хочет встречаться с ней взглядом, однако Эстер не отпускает его.
— Причина в том, что сказал мне сегодня утром Робин, — неохотно признается он.
— И что же он сказал? — спрашивает Эстер несколько резче, чем собиралась. Альберт с тревогой смотрит на нее, и она улыбается. — Что же он сказал, милый?
— Он попросил меня больше не ходить с ним на луг по утрам. Он предполагает, что ему удастся сделать фотографии, если меня не будет рядом. На тот случай, если мои ненастроенные и нечистые вибрации отпугивают элементалей. — Голос Альберта полон горя.
— Твои нечистые вибрации? Но это же глупость! Нет никого чище тебя душой, Альберт…
— Он, скорее, имеет в виду, что я необразован. В теософском смысле. Мне не удается настроить свое внутреннее «я» так, чтобы… быть в гармонии с ними. Возможно, по этой причине ему до сих пор не удалось запечатлеть их на пленке, а мне не удалось увидеть их еще раз. Из-за того, что мне не хватает знаний.
— Но… Берти, это же ты увидел их первый! Как же ты можешь теперь отпугивать их? — спрашивает Эстер.
— На самом деле они позволили мне лишь мельком увидеть их. Наверное, я действительно, не сознавая того, вошел в состояние транса, которое теперь не могу повторить… — Альберт рассуждает как будто сам с собой. — Наверное, так и было. Скорее всего, после того как я увидел их, мое сознание сделалось слишком неспокойным, я чересчур одержим эгоистичным желанием увидеть их снова, узнать ближе. Должно быть, я для них подобен грубому бряканью цимбал, настолько велико мое желание! Да, теперь я понимаю, я был так глуп и недостоин!
— Альберт, прекрати сейчас же! Ты никогда не был глупым, сколько лет я тебя знаю — с самого детства, Берти! И уж точно никогда не был недостойным. Всегда только добрым, хорошим и щедрым. И если эта теософия заставляет тебя думать иначе, тогда это попросту ложное учение и тебе, наверное, лучше бросить его раз и навсегда! — кричит Эстер.
— Этти! — взрывается Альберт, внезапно охваченный гневом. — Не смей так говорить!
Эстер отшатывается, уязвленная.
— Надеюсь, я не помешал, — произносит Робин Дюрран, появляясь в дверях, как будто он стоял там все время: одна рука в кармане, другая сжимает фотокамеру «Френа».
Эстер, от неожиданности пугаясь, соскакивает с подлокотника кресла и отворачивается. Кожа на груди под воротником идет мурашками, ей не хватает воздуха.
— А, Робин! Нет-нет, конечно нет, — говорит Альберт, и щеки у него пылают.
В напряженной тишине слышно дыхание Эстер.
— Доброе утро, мистер Дюрран. Надеюсь, вы хорошо спали? — произносит она наконец сдавленным голосом, более высоким, чем обычно.
Робин Дюрран улыбается ей своей привычной томной улыбкой: губы растягиваются медленно, от середины к краям. Мгновение его взгляд как будто пронизывает ее насквозь. Она чувствует, как лицо заливает жарким румянцем, ей хочется отвести глаза, закрыть лицо руками, как ребенку. Но нельзя. Кровь громко пульсирует в висках, приливает к щекам, и она знает, что он видит ее румянец. Еще секунду он удерживает ее своим взглядом, затем моргает, непринужденно обводит глазами комнату.
— Хорошо, благодарю вас. Здесь мне всегда отлично спится — деревенская тишина благостна для тела и разума. Вы так не считаете?
— Да-да, конечно, — выдавливает Эстер. Она кашляет, прочищая горло, и переплетает пальцы. — Мне всегда казалось, что деревня умиротворяет, — прибавляет она, однако Робин Дюрран смотрит на викария, и здесь его медленная улыбка производит совершенно иное действие.
Альберт, кажется, затаил дыхание, он сам растягивает рот в неуверенной улыбке.
— Так что же? — спрашивает он, и Робин Дюрран улыбается шире.
— Да, Альберт. Да! Я их видел! — говорит он.
Альберт хлопает в ладоши, не в силах выразить радость словами, прижимает сложенные ладони ко рту, словно в молитве, все его прежние тревоги улетучиваются. Какое-то пугающее предчувствие стискивает внутренности Эстер, подобно злобному червю, однако она даже под страхом смерти не может ни дать ему название, ни понять, что теперь делать.
Глава шестая
В понедельник, в разгар солнечного утра, Кэт стирает белье Эстер в деревянном корыте, полном мыльной воды. Она вышла во двор, где можно брызгаться как угодно, ощущая при этом на лице лучи солнца. Эти предметы одежды считаются слишком деликатными, чтобы отправлять их к прачке, и стирать их дело хлопотное. Кэт выдергивает китовый ус из половинок корсета и промывает пластины по одной, затем берет мягкую щетку, чтобы, осторожно проводя по атласной ткани сверху вниз, согнать с нее все пятна и запах пота. Половинки корсета необходимо выполоскать у колонки, вставить обратно пластины китового уса, возвращая изначальный вид, и разложить сушиться на солнце, чтобы придать белизну. Каждые полчаса, пока части корсета сохнут, ей приходится проверять их, подправлять, подтягивать, чтобы сохранить правильную форму.
Панталоны на этот раз в пятнах. На ластовице и штанинах темные следы запекшейся крови, которые становятся коричневыми в воде и источают запах ржавого железа. Кэт морщит нос, оттирая их, выжимая, споласкивая, повторяя все заново; руки у нее болят и распухают от воды. Она рада, что Джордж не видит ее за этой работой.
— Ты еще не закончила? — удивляется миссис Белл, высовываясь из двери буфетной.
Кэт сердито показывает ей пятна.
— Двенадцатилетняя девчонка сумела бы подоткнуться лучше, чем жена викария! — восклицает она.
— Придержи язык! — Шокированная, Миссис Белл озирается по сторонам.
— От души желаю, чтобы викарий исполнил свой супружеский долг и не пришлось бы отстирывать кровь хотя бы девять месяцев. Или ему по сану не полагается?
— Ну, эту пару трудно себе представить… — Миссис Белл невольно хихикает. — Только вот что… Проявляй хоть какое-то уважение, — спешно напоминает она Кэт.
— Между прочим, я ни разу не слышала, чтобы они этим занимались. А вы? — Кэт проказливо улыбается.
— Как тебе не стыдно! Я не подслушиваю! — отвечает миссис Белл, но теперь и у нее в глазах горит веселый огонек.
— Подозреваю, что подслушивать пришлось бы очень старательно. Скорее, будет похоже на сопение двух кроликов, чем на рев быка, — замечает Кэт, и миссис Белл хохочет, не в силах сдержаться.
— Кэт, ты просто бесенок! — взвизгивает она и тут же, спешно закашлявшись, умолкает, когда через боковые ворота во двор входит Эстер и направляется в их сторону.
Эстер провела утро, обучая чумазых и худых детей в Блюкоут-скул, маленькой благотворительной школе, устроенной для бедняков их прихода. Школьное здание когда-то было часовней. Маленькое старинное строение из камня, с высокой покатой крышей и низкими узкими дверными проемами, очень тесное и даже какое-то жалкое, как кажется Эстер, стоит на окраине Тэтчема, у дороги на Лондон. Однако в учебные дни школа оживает от голосов двадцати маленьких девочек, которые болтают и смеются, их слова рассыпаются по комнате, долетают до сучковатых балок под крышей. Когда входит Эстер, болтушки быстро рассаживаются за парты, умолкают и смотрят на нее большими глазами, блестящими, как стеклянные бусины. Эстер любит этот момент. Она стоит, скрестив руки на груди и чувствуя, как колотится сердце.
Эстер учит девочек готовить и шить, составлять композиции из сушеных растений, а еще хорошим манерам и грамматике. Она старается обучить их всему, что, как ей кажется, может пригодиться в жизни. И хотя почти все они из самых бедных семей, все рано выйдут замуж и нарожают детей, будут гробить здоровье в поле или пойдут прислуживать в одно из больших окрестных поместий, Эстер все равно приятно сознавать, что выученное стихотворение никогда не будет лишним и принесет утешение даже самой огрубевшей душе. Обычно она возвращается с уроков с новыми силами, в приподнятом настроении и с легким сердцем. Но только не в этот раз. Какое-то смутное беспокойство преследует ее, как будто она положила не на свое место важную вещь. Возвращаясь назад, она мысленно прокручивает в голове события последних недель, безуспешно пытаясь понять, где именно она потеряла что-то чрезвычайно важное.
Необычный звук заставляет Эстер поднять глаза, и до ее сознания доходит, что Софи Белл, стоя рядом с Кэт у корыта, хохочет. Эстер замирает, понимая, что первый раз в жизни слышит, чтобы ее экономка смеялась в голос. Она улыбается, направляясь к своим служанкам, однако при виде хозяйки они тут же замолкают. Кэт продолжает стирать, а Софи Белл отводит взгляд так виновато, что у Эстер остается отчетливое ощущение, будто причиной смеха была она сама. Ужаснее всего, что на глаза у нее невольно наворачиваются слезы, она быстро моргает и улыбается, стараясь скрыть их.
