Каролина Фарр - Дом на могиле
— Как-то ночью мне показалось, что в тоннеле за камином пищат крысы, — призналась я. — В другой раз, подойдя к двери, услышала в комнате какой-то шум и подумала, что здесь убирает Эдна. Но ее тут не оказалось. Вероятно, она работала в соседней комнате.
— Да, — согласилась Карен. — Конечно. Это всегда можно объяснить.
— Гм... — Я кивнула, желая только одного — чтобы она поскорее ушла.
— В стенах таких старых домов, как этот, всегда водятся крысы, — утешала меня Карен. — Горничным, разумеется, неизвестно о существовании хода. Я тоже не знала, пока мне не рассказал Джон.
Мне было сложно поддерживать разговор. Я покачала головой:
— Карен, вы должны меня простить. Я очень устала...
— Да, я эгоистка, не так ли? Вы меня простите? Давайте еще выпьем, и я уйду!
Я вздрогнула:
— Нет, спасибо! Правда, мне...
— Вряд ли это комплимент личной бутылке Скотта, дорогая, — заметила она. — Но ничего. Я помогу вам лечь в постель. Вы ведь не привыкли пить, да? — Ее голос изменился, стал вдруг жестче.
Для женщины Карен была сильна. Она помогла мне пройти по комнате. Я руками нащупала постель и неуклюже бухнулась на нее. Карен небрежно подняла мои ноги и повернула меня так, что моя голова частично оказалась на подушке.
Сон опустился на меня, как падающий занавес.
Проснулась я от внезапного страха. Пот с меня лил ручьями, хотя руки и ноги были ледяными. Огонь в камине почти погас. Свет пламени был единственным освещением в комнате, но я увидела, как на окне вздымаются занавески, пропуская в комнату ветер и брызги дождя.
Я села, застонала и схватилась за голову, почувствовав тупую боль в висках. Язык еле ворочался, и, насколько я могла судить, во рту у меня было все обожжено. Кто-то открыл окно, впустив в комнату дождь и холодный, очень холодный ветер. И если я ничего подобного не делала, решила я, моему самочувствию это никоим образом не поможет. Я могу заболеть пневмонией или чем-нибудь похуже.
Виски профессора Уайганда, должно быть, сокрушительно! Я снова с трудом села и схватилась за макушку, чтобы немного облегчить головную боль.
Однако, когда в голове посветлело, в памяти стало медленно всплывать некое подобие неясного сна. Я вспомнила призрачную фигуру в белом, склонившуюся надо мной, и Карен, разговаривающую с ней зловещим шепотом.
При этом воспоминании меня охватил ужас, хотя в моем смутном сне я не смогла ясно разглядеть эту фигуру. Я тогда еле дышала, сердце бешено колотилось! Такого я еще никогда не испытывала!
— Две! — бормотал мужской голос в моем сне. — Дура! Я велел дать ей одну! От двух она может умереть! А что, если она умрет здесь?
— Ты же сказал, что они безвредны! Это ты виноват, а не я! Не упрекай меня в своей же глупости! — В моем сне протестующий голос, испуганный и близкий к слезам, принадлежал Карен.
— Открой окно пошире! Быстро! Пусть на нее дует холодный ветер! Быстро! — приказывал мужской голос, спокойный, но яростный.
Я почувствовала, как холодный ветер подул мне в лицо. Дышать стало легче, но я стала снова погружаться в тяжелый сон.
Голоса неразборчиво бормотали. Я слышала, как открылась и закрылась дверь. Наступила тишина. Однако чувствовала, что белая фигура по-прежнему смотрит на меня, ожидая моей смерти, как и раньше, в разрушенном доме.
Мне показалось, что во сне я слышу протяжный звук, и постаралась открыть тяжелые веки. И при свете каминного огня увидела белую, сверкающую фигуру. Я смотрела на человеческое, бесполое тело, лишенное какой-либо одежды, если не считать этой неестественной белой кожи, сверкающей при малейших переливах света. Блестящая белизна покрывала безволосую голову, и все же лицо и руки были человеческого, темноватого цвета. Фигура оттащила в сторону тяжелый письменный стол и наклонилась к панели. Та начала отодвигаться, открыв черный четырехугольник в стене. Фигура прошла в него и исчезла, задвинув за собой панель...
Сейчас, сидя на постели, я с ужасом вспоминала это. Но самое странное, что стол стоял на месте!
Боязливо пошевелив ногами, я обнаружила, что полностью одета, если не считать туфель, которые Карен, наверное, сняла с меня, укладывая на кровать. Я покачала головой и поморщилась. Но мне удалось медленно встать и, покачиваясь, обрести равновесие. Я с трудом дотянулась до выключателя, и просторная комната наполнилась светом. Приободрившись, доковыляла до окна и закрыла его. Мокрые занавески печально обвисли, а я отправилась в ванную.
Пустив ледяную воду, смочила лоб и губы. Сразу стало легче. Вода оживила меня настолько, что я смогла найти аспирин. Но у меня еще не хватало сил, чтобы позаботиться об огне или раздеться и нырнуть под пуховое одеяло. Вместо этого я подошла к столу, наклонилась, ухватившись за его край, и принялась с тревогой рассматривать потайную дверь.
Шурупы по-прежнему были на месте, такие же крепкие, как всегда, так же прочно ввернутые в темное дерево, а их круглые стальные головки ярко блестели на свету.
Я болезненно покачала головой, снова осторожно подошла к выключателю и вдруг вспомнила о двери. Она, разумеется, была не заперта. Я заперла ее неуклюжими пальцами. Когда дверь закрылась, я глянула вниз и застыла как вкопанная. На ковре возле двери сверкал какой-то маленький предмет. Что-то крошечное, но знакомое.
Я наклонилась, чтобы поднять его, и застонала; мне показалось, что моя голова вот-вот расколется от боли. Я закрыла глаза и снова медленно открыла их. Блестящий крошечный предмет лежал на моей открытой ладони. Он был золотой, и я знала, что, в отличие от листа, который я видела в разрушенном доме на ферме, он не превратится во что-нибудь другое.
Это была бусинка от шумерского головного убора, возраст которого насчитывал три тысячи лет.
Глава 8
Не могу сказать точно, как долго я сидела, глядя на золотую бусинку. Время потеряло для меня значение. Ведь мой кошмар вдруг стал фактом. Я видела, как фигура в белом вошла в потайной ход. Я точно видела это! Исчезла там, как и появилась оттуда в моей комнате. Бусинка из чистого золота, тщательно вырезанная, служила тому доказательством. Однако страх заставлял придумывать возражения. Неожиданно я решила, что бусинка могла случайно попасть в мою одежду или туфли, когда я работала в музее, а значит, я сама принесла ее сюда. Но разум упорно противился этому. Что ж, придется выяснить, возможно ли открыть эту потайную дверь и пройти по тоннелю в музей?
Я сидела, глядя на панель за столом. Поверит ли мне кто-нибудь здесь, в Уэруолде, если я об этом расскажу? Поверит ли профессор моим словам о Карен — драгоценном экспонате его коллекции? А о Джоне или Рандолфе? Могу ли я сейчас пойти к кому-нибудь из них и сообщить, что со мной произошло?
