Марина Крамер - Три женских страха
– Да вот только оказалось, что человек этот так же плотно связан с криминалом, как я с кэндо. Но выхода уже не было – я дал слово защищать его. И понеслось… Ты прости, что я тебе это рассказываю, Аля, но ты умная девочка… я знаю, что ты поймешь.
– Конечно… я в этом с семи лет живу. С того дня, как папа вышел из тюрьмы в последний раз. Даже раньше – когда Семен не поделил что-то с сыном одного тут… да вы его знаете наверняка – Витя Меченый.
– Знаю, как не знать. Скажи, ты никогда не хотела уйти от отца, жить отдельно, не касаясь его никак?
Вопрос застал меня врасплох. Даже себе я стыдилась признаться, что несколько раз мечтала – вот вырасту, уеду отсюда и даже не скажу, где я. Нередко в детстве мне доставались обидные прозвища и комментарии типа «дочь зэка», «девочка, чей папа сидит в тюрьме» и всякое такое. Я поступала тогда единственным доступным мне способом – если это говорили дети, я дралась. До крови, впадая в непонятную и жуткую ярость. А если взрослые – мстила, как мстят дети. Это могла быть сосновая сера на ворсе новой шубы, подпиленный каблук оставленных учительницей в классе туфель, да просто кнопки на стуле или вбитый снизу в тот же стул гвоздь. Я никому не спускала обидных слов, но в душе страдала и мечтала о том времени, когда мне не придется зависеть от отца.
Но признаваться в этом стыдно даже сейчас, даже Акеле – получалось, что я, живя в отцовском доме и пользуясь всем, что он мог мне дать, втайне мечтаю сбежать, потому что ненавижу все это.
Я неопределенно пожала плечами, и Акела продолжил:
– Я хотел уйти от своего хозяина, очень хотел – хотя он мне был как отец. Но то, чем приходилось заниматься… И решил вопрос о моем уходе, как ни странно, Серж… Но это я тебе сейчас не буду рассказывать.
– Почему?
– Потому что рано пока, – улыбнулся он. – Так что с выпускным?
Разумеется, я сдалась…
Перспектива провести целую ночь бок о бок с человеком, о котором я грезила, была столь заманчивой, что я готова была ради нее даже терпеть выпускной, одноклассников, учителей, пафосные длинные речи с дежурными словами – что угодно. Лишь бы он был рядом, смотрел на меня, держал за руку. Мне хотелось танцевать с ним – длинные медленные танцы в темном зале. С ним – взрослым мужчиной, а не с прыщавыми одноклассниками.
Двухтысячные
Осадное положение в доме длилось и длилось. Я тихо сходила с ума – каждый день одно и то же. Папа поправлялся медленно, но с каждым днем все настойчивее старался выудить у меня хоть какие-то сведения о происходящем за пределами нашего поселка. А однажды и вовсе велел позвать к нему Славку.
С этой новостью я сразу помчалась к мужу. Сашка только плечами пожал:
– Ты ведь понимаешь, что его все равно не отговорить.
– А ты понимаешь, надеюсь, что будет, если сейчас он узнает о провале тендера?
– Аля, он узнает рано или поздно. Сегодня мы хотя бы можем свести к минимуму последствия: Фо незаметно накапает ему успокоительной настойки, и все.
– То есть ты считаешь, что я должна позвать Славку?
Акела встал из кресла, в котором сидел до этого с газетой, и взял меня за плечи:
– Аленька, ты взрослая девочка. Неважно, что считаю я, важно, что попросил сделать твой отец. А значит, ты позвонишь и попросишь брата приехать.
– Но ты же сам говорил, что никто не должен знать… – он наклонился и закрыл мне рот поцелуем.
– Аля, делай, как велел отец, – бросил, оторвавшись, и подтолкнул меня к двери.
Я вышла из его кабинета в полной растерянности. Муж явно что-то замышляет, но что именно – понять я не могла. Ладно, надо звонить.
Славка крайне удивился, когда услышал, о чем я прошу. Правда, я не сказала, что папа хочет его видеть – наврала, что это у меня срочное дело, а я простужена.
– Хорошо, приеду.
Я положила трубку и машинально потянулась к пачке сигарет. Выражение лица Акелы не давало мне покоя. Он скрывал от меня что-то…
– Аля, ты где?
– В гостиной, – откликнулась я.
– Во сколько приедет Слава?
– К шести.
Саша обнял меня и приподнял над полом:
– Я давно не говорил тебе одну вещь…
– Какую?
– Простую, Аленька. Со всеми этими делами нет даже времени сказать тебе о том, как сильно я люблю тебя.
От его слов мне стало тепло и хорошо внутри. Возможно, Саша не умел говорить красивых слов по-русски, зато много и часто говорил мне о чувствах на китайском или японском. Мне очень нравилась неторопливая вязь этих выражений, мягкие звуки и выражение лица, с которым Саша произносил их. Не знаю, кому как, а мне необходимо восхищаться любимым человеком, находить в нем что-то такое, чего нет больше ни в ком. Муж давал мне такую возможность. Да и к чему слова – делами он доказывал свою любовь чаще и сильнее.
– Аленька, когда Слава приедет, будь добра, посиди в спальне, хорошо?
Я моментально вскипела – так вот к чему он запел о любви!
– Да? И с чего бы?
– Аля, прошу тебя сделать так, как я сказал, – тихо, но твердо повторил муж, и я потеряла желание спорить и ссориться.
– Хорошо.
– Вот и умница.
Он поставил меня на пол и снова поцеловал. Меня не обманула эта нежность. Хорошо же – не хочешь по-доброму, значит, зайду с другой стороны и все равно узнаю, что ты задумал.
Славкин «Мерседес» ввалился во двор ровно в шесть вечера. Уже начало темнеть, охранник включил фонари, и двор освещался ярко, как арена цирка на параде-алле. Славка вышел из машины, покачиваясь. Ничего себе, совсем обнаглел – за руль пьяный, да в такую даль через два поста! Не иначе стодолларовую бумажку в права вкладывает, чтоб сразу и без алкотестера…
Я быстро поменяла место дислокации и перебежала в комнату, где жил доктор Фо – как раз водитель увез его в город за какими-то травами. Там я припала ухом к розетке и замерла, боясь шевелиться. Слышался сперва только голос Саши, потом хлопнула дверь, и тут же ручка замка в комнате Фо задвигалась. Я зажала рот ладонью, чтобы сдержать приступ смеха – Акела неплохо знал мою привычку подслушивать, однако не учел, что я давно уже не попадаюсь на мелочах вроде незапертой двери.
Мне пришлось ждать довольно долго – видимо, там, внизу, мой муж либо пытался вразумить моего братца, либо уже откачивал его после обморока, связанного с известием о том, что вызвала его не я, а папа.
Но вот наконец заскрипела лестница – вес Славки приближался к ста шестидесяти килограммам. Значит, идут. Я снова метнулась к розетке, но – о, черт! – папина кровать стояла у противоположной стены, а слабый голос не доносился до меня. От досады я готова была расплакаться. До моего уха доносилось только невнятное бормотание Славки и ровный, но очень уж тихий голос Акелы – ни слова невозможно разобрать. О чем можно говорить так долго?! И не станет ли папе хуже – ведь Фо нет дома, а я не врач, я анатом. Серьезно, с живыми людьми всегда столько проблем, а то, с чем имею дело я, это уже не люди, даже не оболочка – просто отпрепарированный материал, и отношусь я к этому абсолютно спокойно. Хотя вот если бы мне на первом курсе кто-то сказал, что я выберу своей профессией именно анатомию, я бы упала прямо на мраморный пол между огромными ваннами. Моя первая встреча с трупом была ужасна – я еле успела добежать до туалета. Потом еще несколько занятий слезились глаза от едкого запаха формалина, а в желудке все переворачивалось при одном взгляде на грязно-серую массу с выделенными венами и артериями, но потом прошло и это, а к шестому курсу я поняла: вот то, чем я бы хотела заниматься. Так и оказалась я на кафедре нормальной анатомии, и работала с удовольствием, хоть и была строгим преподавателем. Но я искренне считала, что врачу знание анатомии необходимо, как умение дышать, а потому заставляла своих студентов заниматься до пота.
