Татьяна Устинова - Хроника гнусных времен
— Ничего, — сказал Кирилл, наливая горячий кофе в большую кружку, — Соня отдаст ей свое.
— Почему вы так думаете?
— Потому что у меня есть глаза, — отрезал Кирилл. — Соня уже отдала ожерелье ювелиру. Зачем?
Нина Павловна перестала месить тесто и посмотрела на Кирилла:
— И зачем?
— Затем, что сами по себе бриллианты вашей тете ни к чему. Она не принцесса Диана и приемы не посещает. А вот деньги — дело другое. Как только Соня продаст ожерелье, нежная мать немедленно занеможет и спасти ее от смерти смогут только Сонины деньги. Все просто.
Нина Павловна зачем-то кинулась к раковине и стала тщательно мыть руки. Золотистая прядь вырвалась у нее из-за уха, и она нетерпеливо заправила ее мокрыми пальцами.
— Я уверена, — сказала она четко, — что до этого не дойдет.
— Уже дошло, — Кирилл отхлебнул кофе, который оказался таким же горьким и крепким, как утром. — Настя варила?
Почему-то ему очень хотелось, чтобы кофе сварила Настя и чтобы Нина Павловна это подтвердила.
Нина Павловна кивнула нетерпеливо.
— Нет, — сказала она, как будто сама себе, — мы этого не допустим.
— Вы все уже допустили. Эта ваша Соня — раб. Как в древней истории. С ней можно сделать все, что угодно. То есть абсолютно все. Если завтра тете Александре придет в голову заставить ее повеситься, она повесится. Просто чтобы не огорчать маму.
— Что за ужасные вещи вы говорите!..
— Вы не видите ее со стороны. А я вижу, потому что я человек посторонний.
Нина Павловна присела к столу, как будто вдруг очень устав.
— Они трудно жили после того, как Борис Петрович… ушел из семьи. Очень трудно. Владик стал неуправляемым, бросил школу, попал в компанию. Соня работала, конечно. На ней была вся семья. От тети, конечно, не было никакого толку. Профессии нет, стажа нет, кто ее возьмет на работу?
— А никто и не возьмет, — согласился Кирилл, — особенно если не пытаться никуда устроиться.
— Послушайте! — вдруг вспылила Нина Павловна. — Вы меня в чем-то упрекаете? Я чем-то перед вами провинилась?
— Не передо мной, — сказал Кирилл мягко, — на ваших глазах вздорная баба замордовала собственную дочь, а вы даже пальцем не пошевелили.
— Соня никогда и никого не просила помочь! Она всегда говорит, чтобы мы к ней не лезли, она справится сама, ей одной легче.
— А вы верите, потому что в таком случае от вас ничего не требуется. Вы предложили, она отказалась. Все в порядке. Ей тридцать три года, а на вид как будто шестьдесят три. У них даже платья одинаковые. А сын Владик тем не менее почему-то ничем не озабочен, и его велосипедик на рынке долларов на триста пятьдесят потянет. Это ведь его велосипедик перед домом стоит?
— Нина, что тут происходит? — спросила в дверях Настина мать.
— Молодой человек объясняет мне, что мы не правильно живем, Юля.
Кирилл оглянулся с досадой.
— Я не знаю, что правильно, а что не правильно. Я знаю, что работорговлю давно отменили, а в вашей семье она процветает, и это никого не удивляет.
— А в вашей семье все в порядке? — спросила Нина Павловна язвительно.
Да. Его семья.
Он много лет не имел никаких дел со своей семьей. Он едва выдерживал пятиминутный разговор с матерью. Он понятия не имел, как и на что живут его родители, братья, сестры… Он избавился от них раз и навсегда, и их проблемы его не касались. Он раздражался, даже когда кто-то из них просто звонил ему домой — он знать их не хотел.
У него была своя жизнь. Потому что слишком долго у него никакой своей жизни не было.
Кажется, он начал оправдываться.
— Я должен найти Настю, — сказал он холодно, испугавшись, что они могут подслушать его мысли, — спасибо за кофе.
— Пожалуйста, — с некоторым недоумением ответила Настина мать и посторонилась, пропуская его. Он отлично представлял себе, как они сейчас станут говорить о нем.
Ну и ладно. Черт с ними.
Очень сердитый, он пошел в глубину дома, соображая, за какой именно дверью может быть этот проклятый кабинет, в котором Насте вздумалось наводить порядок, и услышал обрывок фразы, сказанный супермоделью Светой:
— …больше не хочу! Я не желаю больше никаких темных дел, хватит с меня и этого! И не звони мне сюда! Все равно я не могу отсюда разговаривать!
Пискнул телефон, послышалось судорожное всхлипывание, и Кирилл понял, что она сейчас выскочит из комнаты прямо на него. Он заметался в панике, дернул первую попавшуюся дверь и только успел прикрыть ее за собой, как Света выскочила и понеслась по коридору. Он в щелку смотрел ей вслед.
Этого только не хватало. У нее тоже тайны.
Он нажал на дверь, собираясь выйти в коридор, как вдруг что-то зашевелилось сбоку и сзади — очень большое и темное. От неожиданности он попятился, задел ногой шаткий столик, со столика с ужасающим грохотом посыпались какие-то пузырьки, банки, пилюли раскатились по полу, заскакали по паркету. То огромное и темное, что шевелилось у него за спиной, вдруг еще выросло, взмахнуло чем-то и, кажется, даже заревело. Поскользнувшись на рассыпавшихся стекляшках, Кирилл прижался спиной к двери, нащупывая ручку взмокшими пальцами, и понял, что огромное и темное было тетей Александрой, прилегшей отдохнуть с тряпкой на голове.
Секунду они смотрели друг на друга, потом тетя набрала воздуху в мощную грудь и завопила:
— Спаси-и-и-ите! Убиваю-у-у-у-ут!!!!
Кирилл пошатнулся от силы страсти, которая звучала в ее голосе, и бросился бежать, как не бегал никогда с тех самых пор, когда папа Луны явился за дочерью в сопровождении наряда милиции.
Где-то открылась спасительная дверь, из которой хлынул солнечный свет, и показалась Настя — в шортах, майке и с косынкой на голове. Нормальная, обычная, прекрасная Настя. В полном рассудке.
— Что случилось?!
Кирилл налетел на нее и быстро затолкал обратно. В коридоре за его спиной творилось нечто совершенно невообразимое.
— Вы откуда, Кирилл? — спросила Муся с любопытством. Она тоже была в косынке и с тряпкой в руке, и тоже вполне нормальная — по крайней мере на вид.
— Настя, — быстро сказал Кирилл, — я, кажется, опять напугал тетю Александру.
Настя всплеснула руками:
— Господи, да что ты к ней привязался? Пусти, я пойду.
— Нет. Мусенька, посмотрите, пожалуйста. Если можно.
— Это она вопит? — спросила Настя с любопытством. — Что ты с ней сделал? Сунул ей под халат лягушку?
— Не совал я ей Лягушек! Муся, пожалуйста!
— Ну конечно, — сказала Муся, сочувственно улыбаясь, — конечно, я посмотрю, не волнуйтесь.
Она пристроила тряпку на край ведра и решительно открыла дверь, впустив из коридора шум, вопли, топот и трубный вой тети Александры.
