Елена Ларина - Невеста в облаках или История Регины Соколовой, родившейся под знаком Весов
– Я не хотела никого подставлять.
– Охотно верю. Более всего я верю именно в это – что вы не хотели никого подставлять.
Тут я понимаю, что чуть было не проговорилась.
– Я не знала, что мне делать, не соображала ничего, испугалась…
– И в это верю. Есть чего испугаться. Но как бы вы ни были испуганы, как бы вы ни были легковерны, как бы вы… Словом, даже разбей вас паралич от испуга – вы все равно вели бы себя иначе, если бы знали, что вам грозит опасность. Вы бы задергались, заметались, заплакали, оцепенели… А по вашему рассказу ясно, что вы вели себя совершенно спокойно. Это делает вам честь, даже кристально чистый человек начинает дергаться, когда на борт поднимается милиция с собакой!
– Я люблю собак.
– Этих собак любить нельзя. Вы этого еще не поняли, но теперь поймете и запомните на всю жизнь. Этих собак боятся все, у кого совесть не чиста. Но я уверен, что вы сейчас рассказали чистую правду. И что когда мы вызовем ваших коллег и спросим, как было дело, все они подтвердят, что вы вели себя совершенно спокойно.
Я молчу. Я подавлена, потому что мне совершенно, абсолютно нечем крыть. Как я облажалась, господи боже мой. Нельзя, нельзя было говорить ему правду, надо было врать с самого начала. Но мне-то казалось, что это совсем безобидная правда и что хорошо, что я не вру – во вранье легче запутаться.
– Я думаю, дело обстоит вот как. Вы вообще не знали, что у вас в сумке лежит этот пакет. Или знали, но не придавали этому значения, потому что не знали, что в нем. Второй вариант более реален. Иначе вы сказали бы сразу, что не знаете, что это, а вы спокойно подтвердили, что это ваши вещи. Вы в курсе, что на таможне обычно спрашивают у пассажиров, сами ли они укладывали свой багаж?
– Да.
– Вы сами укладывали свой багаж? Подумайте, прежде чем ответить. Это ваш последний шанс.
– Я сама его укладывала.
– Отлично. Следовательно, если вы не знали, что в этом пакете, но тем не менее даже тогда, когда в нем нашли наркотики, вы не закричали, что пакет этот принадлежит не вам, что вам его кто-то дал, что вас подставили – если вы не сказали этого сразу, значит, вы кого-то выгораживаете и у вас есть на то веские основания.
В детективах, которые я приучилась читать за годы учебы в колледже, это называлось «клетка захлопнулась». Я была в ловушке и мне из нее было уже не выбраться.
– Остается только один вопрос. Кто дал вам этот пакет?
Я молчу.
– Кто-то, кого вы хорошо знаете, дал вам этот пакет и попросил отвезти его в Берлин. Вы ведь летели в Берлин? Вам не сказали, что в этом пакете, а может быть, вы даже не спросили, или сказали что-то такое, что вы не полезли проверять. Вы настолько доверяли этому человеку, что приняли его слова на веру, согласились исполнить просьбу, не удостоверившись, что именно находится внутри.
Я уже открываю рот, чтобы сказать, что меня с детства учили не лазить в чужие вещи, не открывать то, что принадлежит не тебе, и чудом успеваю остановиться. Я только что чуть было не подтвердила, что вещи эти – чужие.
– Или, возможно, вполне возможно, вам дали их в самый последний момент, на посадке, вы просто не успели проверить, что в этом пакете. Это означает, что человек, который вам его передал, был сегодня в аэропорту. Это проще для нас. Но в любом случае это очень, очень хорошо знакомый вам человек – раз вы ему так верите. Родственников в этом городе у вас нет – значит, это был не родственник, это был ваш близкий знакомый. Только очень близкого человека можно так безоговорочно защищать, если вам грозит пять лет тюрьмы.
Последнюю фразу он произносит с оттяжкой, и след от нее еще долго висит в воздухе, как след от реактивного самолета. Он обрушил на меня эту последнюю фразу и замолчал, чтобы я услышала хорошенько, чтобы я прочувствовала ее смысл.
Пять лет! Я не думала, что так много. Я вообще не думала, что может быть так.
– И скорее всего – я не утверждаю, я говорю «скорее всего» – это был мужчина. У женщин не так уж часто оказывается под рукой вчерашний «Советский спорт».
«Дурачок, – думаю я в этот момент. – Ну какой дурачок… Ну неужели нельзя было взять ничего, кроме этого „Советского спорта“! Неужели тряпки какой-нибудь под рукой не было?.. » Мне так его жаль сейчас. Пожалеть себя я еще не успела.
– Таким образом круг наших поисков, Регина Владимировна, резко сужается. Мы ищем хорошо знакомого вам мужчину. Точка.
Еще один шаг – и он назовет его имя. Это конец. Если я хочу спасти его, единственное, что мне остается, – это просто молчать. Ведь если я буду молчать, если я не буду давать показания, не буду доносить на него, его не тронут? А потом он что-нибудь придумает. Непременно придумает. Он не может меня бросить. Он меня защитит.
– Это мои вещи.
– А вы отдаете себе отчет в том, насколько абсурдно ваше поведение с точки зрения элементарной логики? Любой человек на вашем месте сделал бы все, чтобы доказать, что эти «вещи» чужие. Ну хоть попытался бы. Подбросили, обманули, подобрала на полу в комнате отдыха, дала неизвестная старушка с просьбой передать внучке – адрес внучки потеряла, старушку забыла? Вот что говорил бы на вашем месте любой. Это звучало бы неубедительно, но хоть понятно было бы, что вы себя выгораживаете. А вы выгораживаете другого, и ваши собственные слова загоняют вас в угол. И того, кого вы хотите защитить, тоже.
Я отдаю себе в этом отчет. Сейчас уже отдаю. Да, так, конечно, и надо было поступить – сочинить что-нибудь про старушку. А я вместо этого сочиняла версию про неизвестного детину, который предложил мне заработать сто долларов на торговле наркотиками. Дура. Но теперь уже ничего не исправишь. Поздно.
– Я хотела денег заработать, – бессильно говорю я.
– Врете. Вы не хотели заработать. Люди, которые хотят заработать денег, так себя не ведут.
– Я купила этот пакет в подземном переходе, на Лиговском…
– Да всей вашей зарплаты за год не хватит, чтобы купить этот пакет!
Он вдруг срывается на крик. Он устал, я это вижу. И уже давным-давно вечер.
Тут дверь кабинета отворяется, на пороге возникает кто-то и говорит что-то вроде: «Ехать надо. Там у нас контакт крупный наклюнулся. Срочно, Леня!» Я не вслушиваюсь и не вникаю, что мне до их контактов? «У меня допрос», – отвечает мой следователь.
Но тот из коридора, лица которого я даже не вижу, и у меня нет сил обернуться, продолжает зудеть: «Надо, Леня, надо. Срочно это! Бросай тут все, не убежит, пошли быстрей!»
– Ладно, – сдается наконец мой следователь. – Сейчас. Десять минут.
И, обращаясь ко мне, говорит:
– Ну вот. Времени у меня нет больше с вами разговаривать. Скажете, кто дал вам этот пакет?
– Нет.
– Как хотите. Я не могу сегодня продолжать допрос – у меня есть другие дела. Но это означает, что сейчас вы пойдете в камеру – и будете сидеть там до тех пор, пока у меня не найдется время для следующего допроса. Вы меня поняли?
