Хизер Грэм - Жажда искушения
И конечно, то, как он охранял ее. Ну, положим, он ведь полицейский. И ему нет необходимости соблазнять свою… Кого? Подозреваемую в соучастии в убийстве? Возможную жертву? Свидетельницу?
«Все вместе, наверное», — горько усмехнулась она про себя.
Он должен будет пройти прямо мимо нее. Она еще глубже сползла вниз и затаилась, почти не дыша.
Словно это могло бы помешать ему ее увидеть!
Но — о чудо! — он ее не заметил. Был слишком озабочен тем, что говорил ему восточный красавец.
— И ничего, больше ничего? — упрямо твердил Марк Лакросс.
— Видите ли, наша Джейн Доу никогда не служила в армии, это я могу сказать точно. И не совершала никаких преступлений: ни в одной криминальной картотеке Соединенных Штатов и Канады нет ее отпечатков. Мы проверяем слепки зубов, сверяемся со списками пропавших без вести. Но многих одиноких людей друзья и родственники начинают искать лишь через какое-то время после их исчезновения.
— А что в клубе? — резко спросил Марк.
— Ну, понимаете, там все как бы находятся в одной лодке — практически двадцать четыре часа в сутки. Хэрри Дюваль утверждает, что никто из его девушек не пропустил работу, но дело в том, что не все они работают каждый день. Естественно, я не могу слишком уж давить на Дюваля сейчас, сразу после похорон Джины, но я непременно отвезу его в морг на опознание.
Марк засунул руки в карманы и смотрел через ворота кладбища, как растекается толпа.
— Я бы узнал ее, если бы она выступала в клубе.
— Вы знаете всех танцовщиц?
— Нет, — признался Марк.
— Но как вы думаете, может это быть тот же самый человек?
— Может.
— Почерк другой.
— Знаю, — сказал Марк, — а вы что думаете, вот что мне хотелось бы знать.
— Ну… — начал восточный красавец.
Они проходили как раз мимо машины Энн. Она напряглась, чтобы услышать ответ, но, как ни старалась, не смогла уловить слов. Еще несколько секунд она сидела, прячась за руль и моля Бога, чтобы появились новые улики или юридический повод, для того чтобы полиция хотя бы усомнилась в виновности Джона. Почерк нового преступления иной. Печально, но факт: в Новом Орлеане слишком часто убивают женщин, поэтому вполне вероятно, что здесь действовали два разных убийцы.
Она выпрямилась, быстро завела машину и поехала прочь от кладбища. Она направлялась в «Аннабеллу».
Ей не давали покоя события сегодняшнего утра. Как могло случиться, что Марк Лакросс оказался среди тех, кто нес гроб Джины?
— Позвольте мне пригласить вас на обед, Мама Лили Маэ, — сказал Жак Морэ своей прапрапрате-тушке. Он все время поглядывал на нее, пока шла церемония. Женщина держалась стоически. И теперь продолжала молча смотреть прямо перед собой. Она не плакала, но он знал, как она скорбела. Джина всегда пыталась обманывать Маму Лили Маэ, представляя свою жизнь в более розовом свете. Мама Лили Маэ приходилась прапрапратетушкой по крайней мере двум дюжинам молодых мужчин и женщин, происходивших из рода Лаво в Дельте.
И все, не задумываясь, назвали ее, когда один из телевизионных каналов задумал сделать специальную передачу о женщине, приближающейся к порогу своего стодесятилетия. Она пребывала в удивительно добром здравии, ни в коей мере не испытывала свойственной старым людям физической слабости, каждый день много ходила пешком, обходясь без палочки. Зрение у нее было по-прежнему острым. Время от времени она испытывала приступы артрита, но пара таблеток лекарства делали чудо.
— Мама Лили Маэ? — повторил Жак Морэ.
Она отрицательно покачала головой.
— Вам не стоит возвращаться к себе прямо сейчас. Поешьте в ресторане, побудьте немного в Новом Орлеане.
Мама Лили Маэ порылась в сумочке и, достав самокрутку, напоминающую сигару, закурила.
Жак не хотел, чтобы в его белом «мерседесе» пахло табаком, но не решился сказать ей об этом.
— Вам не следует курить, это вредно для здоровья, — слукавил он.
Выкатив глаза, она посмотрела на него:
— Что? Ты боишься, что я умру молодой?
Жак вздохнул.
— Прекрасно. Курите. И упрямьтесь. Я отвезу вас домой. — Он улыбнулся ей одной из самых обворожительных своих улыбок. — Большинство женщин за счастье почли бы отобедать с Жаком Морэ, знаете ли, — поддразнил он ее.
— Большинство женщин глупы, — ответила она, но, чтобы смягчить свои слова, похлопала его по плечу своей неправдоподобно тонкой и костлявой рукой. — Поедем со мной. Большинство мужчин и женщин платят деньги за то, чтобы послушать Маму Лили Маэ. А ты послушаешь бесплатно, к тому же я угощу тебя самыми замечательными речными раками, которых тебе когда-либо доводилось есть даже в Новом Орлеане. Ну что, сынок?
— Конечно, конечно, — со вздохом ответил Жак и посмотрел на нее. Она ответила ему долгим пристальным взглядом темных глаз. Они испытывали его. Жака прошиб пот. Она видела насквозь. Это все знали. Она видела все.
Он с ужасом подумал: что она видит там, внутри него?
— Вези меня домой, быстро, — сказала она.
— Хорошо, доставлю вас быстро, хотя лучше бы…
— Я должна быть дома, — повторила она.
— Почему?
— Кое-кто придет ко мне, — ответила она самодовольно.
Он снова почувствовал, что потеет.
— Лучше бы вас оставили в покое…
— Джину убили.
— Но полицейские же говорили с вами, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал ласково. — Они ведь сообщили вам, что человек, который…
— Чушь! — фыркнула Мама Лили Маэ и сурово посмотрела на него. — Ведь полиции никто не говорит правду, а? Мы никогда не знаем, какая невинная правда может причинить нам боль. Но потом…
— Что — потом?
— Потом виновный все равно заплатит, есть на нем кровь или нет.
Что, черт возьми, она хочет сказать? Может, утопить старую ведьму в заливе, избавить всех наследников от ее власти и прихотей?
— Вам вообще не следовало разговаривать с людьми, — сказал он сурово. — И полиции надо было оставить вас в покое. Вы слишком близко все принимаете к сердцу, слишком переживаете. — Он замялся. — Вы всегда любили Джину больше всех, больше любого другого члена семьи.
— Я слишком долго живу на свете и повидала слишком много смертей на своем веку, чтобы слишком переживать, — заверила она. — А вот ты что так волнуешься, mon cher? He слишком ли ты принимаешь все это близко к сердцу, не чересчур ли взволнован? Не боишься ли разговаривать с полицейскими?
Пепел с ее самокрутки упал на белую кожаную обивку его машины. Она, разумеется, видела это. И разумеется, знала, как его это бесит.
Ему и впрямь хотелось придушить ее.
— Я уже говорил с полицейскими, — ответил он.
— Ты ведь когда-то любил ее. Больше, чем троюродную кузину.
