Всего 50 (СИ) - Макеева Лилия

– Извините, я же сказал как врач. А как мужчина могу добавить – вы очень привлекательны и даже красивы. Просто, наверное, у вас сегодня что-то болит.

– Да. Душа, – без обиняков ответила я.

– А в каком она месте? – начал «прощупывать» мой анамнез врач.

– Да где-то вот тут… – потрогала я область своей диафрагмы.

– Вы из России? – с пониманием спросил мужчина.

– Не совсем. А как вы догадались?

– У меня была русская подруга, когда я учился в Германии, в университете. Вы чем-то похожи. У неё тоже часто болела душа.

– Так вы говорите по-немецки?

– Да, довольно свободно. И вы?

Мы, сами тому удивляясь, перешли на немецкий язык.

Абдуль оказался врачом-терапевтом из Саудовской Аравии.

Имя его звучало забавно и навело меня на ассоциацию со словом «дуля». Лучше бы его звали Абдулла, как героя Кахи Кавсадзе из «Белого солнца пустыни». Но в отличие от великолепного Кахи, Абдуль был невысок ростом и не отвечал требованиям, каким отвечает мачо – носитель внутри себя бадьи гормона тестостерон. Просто очень смуглый аравийский мужчина, ухоженный, вполне цивильный, с глазами чуть навыкат и полными губами. Судя по всему, приличный человек. Отец пятерых детей – тоже прекрасный довесок к имиджу.

Диалог с Абдулем отвлекал от мыслей и болевых ощущений. Я старалась больше внимания уделять немецкой грамматике, чтобы в грязь лицом не ударить. Абдуль тоже оступался в немецком, и нас это по-своему сближало.

– Я приехал на симпозиум. А вы здесь надолго остановились?

– Нет, я скоро ухожу. Мне нужно в другой отель.

– Почему в другой? Здесь же прекрасно.

– Не спорю. А вам, извините, отель симпозиум оплачивает?

– Конечно!

– А мне – нет.

– А… Извините. Может быть, продолжим знакомство? Вы что сегодня делаете? У меня вот свободный день, я хочу пойти по городу.

– И я… по городу.

– Пойдём вместе? Я сейчас только к Мустафе подойду – скажу, чтобы он сам погулял. Он всё равно общества женщин избегает. Религиозен очень. И характер упрямый. Знаете, почему он фотографироваться не стал? Потому что женщина его фотографировать собиралась. Он – мой коллега…

– А то, что его женщина родила – ничего?

– Да! Вы правы. Я ему задам этот вопрос.

– На меня только не ссылайтесь, а то ещё отомстит.

– Нет, он вообще-то нормальный.

– Кто знает. Восток… узорчатый, как его ковровое искусство. А в вас вот Европа оставила след. Правда?

– Правда. Я в Германии семь лет прожил.

Мустафа, надувшись, отпустил Абдуля, и тот воодушевлённо взял меня под локоток.

Поначалу я застеснялась своих затертых брюк, а потом апатично решила, что это нужно принять, как данность.

Жара стояла отменная. К морю бы. Ладно, море не уплывет.

Спутник меня не смущал. Да я готова пойти гулять не только с представителем ассоциации докторов Саудовской Аравии, но с любым мало-мальски приличным человеком – лишь бы не оставаться одной! Чтобы меня не пожирали мысли о Серёже.

Раздался звонок телефона. Меня бросило в жар. Серёжка?

Но это оказался Марко, вспомнивший о моём существовании:

– Ну, красотка, как дела? Как настроение?

– Хорошо, спасибо.

– Пойдем в пятницу к волшебному фонтану?

– Я не уверена, что останусь до пятницы, – сказала я, действительно не уверенная ни в чём.

– Хорошо, утром в пятницу я позвоню, а там посмотрим. Целую, – сказал Марко нежно.

– Спасибо.

Удивительно – мужчина был воспитан и хорош собой, у меня остались самые замечательные воспоминания о нашей встрече и той ночи, а нового свидания не хотелось. Действие марихуаны закончилось, желания новых экспериментов я не чувствовала. Экстрим – акция единовременная.

Абдуль семенил рядом, перебирая коротенькими ногами, и льстиво заглядывал мне в глаза.

– Куда бы ты хотела пойти? – перешёл он на европейское «ты».

– Мне нужно сначала в аптеку. У меня нет крема для лица…

– Пошли в аптеку! – обрадовался Абдуль, словно только об этом и мечтал.

В аптеке добрый доктор Абдуль помог выбрать крем для типа моей кожи и оплатил его.

В любые другие времена я бы не позволила этого сделать, тем более, что стоил крем не ахти каких денег, но сейчас на борьбу за независимость не хватало сил. Происходящее казалось незначительным, пустым и нарочитым. Если бы кожу не стягивало, я бы и приобретение крема отложила до лучших времен. Всё равно любимый меня не видит. А больше мне никому не хотелось нравиться.

Мы шли по Барселоне, совершая типичные туристические ритуалы: разглядывали необычные фасады зданий, фотографировали друг друга у попадающихся на пути достопримечательностей, съели по мороженому, зашли в Кафедральный собор.

Абдуль понаблюдал, как я ставлю свечу и благоговейно сфотографировал алтарь.

– Любишь тапас? – спросил он ближе к обеду.

– Да, ничего, пробовала один раз.

– Пойдем, перекусим!

Тапас – испанская закуска, в основном, к пиву, хороша тем, что в присутствии малознакомого человека не надо широко разевать рот, по-звериному откусывая какую-нибудь неподдающуюся часть пищи. Изящный кусочек подсушенного хлеба сдобрен оливковым маслом и разнообразными яствами: омлетиком с оливкой, помидоркой с кубиком козьего сыра, анчоусом с листиком салата, начиненным крабовым мясом, и так далее. Тапас, похоже, придуманы женщиной, которая всегда и во всем хотела оставаться изящной. У неё наверняка был маленький ротик.

Мы вышли к знаменитому продуктовому рынку «Ла Бокерия», на котором чувственность как элемент наслаждения оказалась представлена ярко и зазывно.

Горы экзотических фруктов и орешки всех типов, «архитектурно» выложенные изящными пирамидами…

Сыры, отдающие со срезов слезу…

Свежевыжатые соки всех мастей, утопающие в крошеве льда…

Ветчина, висящая в виде свиных ног с бедром вместе, от которого продавцы большущим ножом настругивали пятьдесят граммов деликатеса за два евро…

Можно было легко представить, как ветчина «дышала» под носом купившего её и таяла во рту. Иберико, серрано, белльета – самые вкусные сорта шли нарасхват.

К прилавкам – не протолкнуться.

Туристы, раскрыв рты, доставали фотокамеры и кошельки, не в силах устоять перед вызывающим великолепием товара.

Абдуль, взвинченный своей галантностью, смело повёл меня к прилавкам. Упреждая любое моё желание, он радовался, если попадал в цель. Выбирая черешню, не поскупился на самую дорогую – бордовую, похожую на сливу, с тугими, лаковыми бочками.

– Возьмём килограмм? Вечером съедим…

Слово «вечером» я пропустила мимо ушей. Кто знает, где мне предстоит находиться вечером. Но сейчас, в самое пекло, не хотелось обивать пороги отелей.

Отмечая старания неожиданно свалившегося на меня кавалера, я не могла избавиться от воображаемого присутствия Серёжи на месте Абдуля.

Он был бы ещё заботливеё, только без этой «восточной сладости» в каждом движении, а просто по-мужски широк и прямолинеён в своем желании доставить любимой женщине радость. Он бы даже не спрашивал, чего мне хочется, а считывал бы это с поворота моей головы, с губ, угадывал бы по взгляду. Разве это не наслаждение для мужчины – видеть, как блаженно и благодарно смотрит ему женщина в глаза, как мгновенно расслабляется её тело и размякает сущность? Как она льнёт к нему, берёт за руку… Мужчина в это время – бог и царь, он инстинктивно возвышается в своих собственных глазах и понимает, что только он один может вызвать у любимой подобное состояние сатисфакции. Причём неважно, делает ли он комплимент, или покупает шубу.

Вдруг вспомнился афоризм, без принадлежности определённому автору: «Женщину нужно любить так, чтобы ей и в голову не могло прийти, что другой будет любить её сильнее…» Вот что удивляло меня своим противоречием: Серёжа был далеко, не проявлял знаков внимания, не писал признаний и ласковых слов, – более того, он сделал мне больно, ничего не объяснив толком, а я чувствовала, что любима им так сильно, как не буду любима никем.