Филлис Уитни - Слезинка на щеке
Ну почему Джонни ей не верит? Его жалость — нож острый для Доркас. Уж лучше пусть раздражается, все что угодно, только не эта унизительная жалость. Раздражение говорит, по меньшей мере, о том, что он считает ее способной отвечать за свои поступки. А жалея ее, он тем самым подчеркивает ее болезненную беспомощность.
Когда Доркас наконец удалось уснуть, ее замучили какие-то кошмары, среди них был один особенно ужасный; проснувшись, она смогла вспомнить только, что во сне она плакала, а какой-то голос настойчиво приказывал: «Отдай письмо, отдай письмо».
Доркас вскочила в холодном поту, последние слова громко стучали в мозгу. Кому она должна отдать письмо? Может, просто оставить его утром на столе, когда она будет выходить? Тогда невидимым преследователям ничего не будет стоить его взять и исчезнуть незамеченными. Тогда, наверное, ее оставят наконец-то в покое, и она не будет больше плакать во сне.
Доркас лежала, бездумно глядя, как рассвет золотит балконные двери, рамы, перила. Ночной кошмар начал блекнуть, с появлением солнца постепенно возвращалось мужество. Доркас твердо знала, что случившееся не было выдумкой. Это случилось, что бы все вокруг не говорили.
Доркас подошла к окну — полюбоваться рассветным морем и скалами. Бет и Ванда тоже проснулись рано. Когда пришло время завтрака, Доркас взяла свою сумочку, перекинула ремешок через плечо, и они вышли. Письмо Доркас взяла с собой.
Никто не заводил разговор о минувшей ночи. Разве что Фернанда справилась, как Доркас себя чувствует. Доркас же помалкивала. Джонни больше не смотрел на нее с сочувствием. Он вел себя крайне сдержанно, как бывало, когда упоминался Джино.
Все утро они катались по Родосу. Доркас сидела сзади, упираясь ногами в каменный шар, спрятанный в холщовой сумке. Они заглянули в парк Родини, проехали по дороге, ведущей к Монте-Смит — так назывался холм, получивший свое название в честь английского морского офицера. Здесь стояли полуразрушенные древние колонны, лежали груды каменных обломков, бывших когда-то Родосским Акрополем. Раньше здесь был ипподром, проводились игры, скачки.
На протяжении всей поездки Доркас тщетно пыталась выкинуть из головы тревожные мысли о Бет и Ванде. Ни в коем случае ни Фернанда, ни Джонни не должны вновь увидеть ее в таком плачевном состоянии, в каком она пребывала сегодняшней ночью. Уж коли ей не суждено убедить их в своей правоте, так пусть они хотя бы не обращаются с ней, как с душевнобольной.
Завтра Доркас и Фернанде предстоит чаепитие у мадам Каталонас, где Доркас собирается разведать что-нибудь о вдове Маркоса Димитриуса. Если он еще был в состоянии говорить, когда его жена добралась до больницы, если он видел лицо человека, сидевшего за рулем сбившей его машины, наверняка он что-то сказал. Хотя шансы и невелики, существует вероятность, что его жена в курсе того, что произошло на самом деле. Если правда выплывет наружу, то рассеются страхи Доркас относительно ее бредовых, с точки зрения окружающих, идей, и к тому же Доркас будет иметь в руках серьезное оружие против Фернанды на случай, если та захочет отнять у нее Бет. Тогда Доркас не останется ничего другого, как раскрыть ей глаза на грязные делишки ее любимца Джино. Вчерашнее событие показало, что ставкой в игре является не только благополучное психическое состояние Доркас, но и Бет. Она не вправе допустить, чтобы девочка воспитывалась в тех же руках, которые растили Джино и воспитали таким, каким он был. Однако Доркас прекрасно отдавала себе отчет, что Фернанда не смирится, если Доркас попытается отлучить Бет окончательно.
Они стояли на Монте-Смит, сверху обозревая Родос. Старый город был виден как на ладони. Бесконечные стены, верхушки крыш, печные трубы создавали настолько плотный и запутанный лабиринт, что в этой мешанине невозможно было разглядеть узкие улочки, затерявшиеся среди каменных нагромождений. То тут, то там глаз цеплялся за купола и шпили мечетей и минаретов, разламывавших сплошную линию плоских крыш. Турецкие завоеватели до недавнего времени заселяли эту землю, и налет восточной культуры ощущался во всем и поныне. Турки прижились на Родосе, хотя разительно отличались своей сдержанностью от вспыльчивых необузданных греков, не признавая никакой ассимиляции.
За готическими городскими стенами вольно раскинулся новый Родос, утопающий в зелени садов и деревьев, с широкими улицами и современными зданиями. За всей этой красотой, за гаванью отливало яркой синевой Эгейское море.
Фернанда небрежным движением руки черкнула пару слов о Монте-Смит.
«Это место не представляет из себя ничего особенного. Здесь почти ничего не сохранилось, а на Иалисос и вовсе смотреть нечего. Другое дело — Камирос и Линдос. Мне очень хочется там побывать. Джонни, нам надо в ближайшее время туда съездить».
Глядя сверху вниз на переполненный людьми город, Джонни начал насвистывать что-то очень жалобное. Он молча кивнул в ответ на предложение Фернанды. Когда-то на этом месте кипела и бурлила жизнь. Скульптуры на Монте-Смит венчали город изумительной красоты короной, перед которой меркли более древние полисы.
Они спустились вниз — Фернанда не могла долго оставаться на одном месте, а «преданья старины глубокой» интересовали ее только в чисто утилитарно-профессиональном смысле.
Наступили теплые умиротворенные полуденные часы, когда Родос погружался в сон. Неожиданно Доркас обнаружила, что совершенно не хочет спать. Бет лежала в своей кроватке в блаженной полудреме, Ванда притихла у себя в комнате, а неутомимая Доркас тем временем неторопливо спускалась по лестнице, намереваясь немного пройтись.
Улицы казались заколдованными. Все было вымершим, пустынным, на рынках не слышно было привычного многоголосья и суеты, магазины и лавочки стояли запертыми, будто их в спешке бросили. Даже воздух стал неподвижным. Доркас подивилась на эту картину и вернулась обратно в гостиницу. Кроме Джонни, она никого не застала. Он сидел за столом и писал письмо. Завидев ее, он привстал и знаком поманил подойти.
«Идите сюда и присаживайтесь. Я вижу, вы только что выходили в этот дневной кошмар».
Доркас в нерешительности последовала его приглашению. Никогда не знаешь, чего ожидать от Джонни в следующий момент. Если он собирается критиковать или, еще хуже, жалеть ее, то она прекрасно обойдется и без его общества.
«Что значит «дневной кошмар»?»
«Греки без всяких суеверий и предрассудков относятся к лунному свету, к после полуночным часам. А солнечное время облюбовали для своих проказ Пан — здесь он известен как Каос в Родосе — и нереиды этих мест. Сейчас считается самым безопасным сидеть дома, а лучше всего спать. Знаете ли вы, что, если при свете дня вам случится повстречаться с нереидой, вы рискуете навсегда лишиться дара речи? Это знают в каждой деревушке и остерегаются высовываться. Смельчаков тут не жалуют, считая их просто ненормальными».
