Филлис Уитни - Тайна черного янтаря
– Разве его не вернут в музей?
И вновь Нарсэл Эрим изящно пожала плечами.
– Может, и вернут, но позже, а пока им будет наслаждаться Сильвана. Она будет очень рада тому, что Мюрат будет ей завидовать. – Девушка вздохнула, будто предвидела осложнения в яли, которые вызовет появление самовара.
В этом магазине не было никаких торгов. Очевидно, лавочник уже договорился о цене самовара с Сильваной, и Нарсэл должна была только заплатить оговоренную сумму.
Они направились к машине. Хозяин лавки вышел проводить их, неся сокровище, аккуратно завернутое в турецкие газеты и перевязанное веревкой. Мальчишка-помощник так боялся самовара, что не мог заставить себя дотронуться до него. В конце концов он убежал и прятался до тех пор, пока самовар не вынесли из лавки.
Когда большой сверток был аккуратно поставлен на заднее сиденье машины, Нарсэл сказала, что перед обедом у Трейси есть еще время посетить Голубую мечеть. Они совсем немного проехали и вновь остановились.
– Простите, но я не смогу пойти с вами, – извинилась Нарсэл. – Нельзя оставлять сокровище Сильваны без присмотра. Вы можете не торопиться, я подожду. У нас еще есть время.
Знаменитая мечеть напоминала пирамиду из куполов, возвышающихся друг над другом. Из вершины пирамиды торчал самый высокий купол. По четырем углам мечети высились изящные минареты, унизанные рядами балконов наподобие того, как кольца сидят на пальце. У этой мечети были еще два дополнительных минарета… А число шесть у мусульман считается магическим. Правда, в самой большой святыне мусульман, знаменитой мечети в Мекке, минаретов было больше, но это только потому, что она такая особенная. Дополнительные минареты Голубой мечети стояли немного в стороне.
Трейси широко раскрыла глаза, это великолепие поразило ее. Она стояла долго, восторженно разглядывая купола, прежде чем пройти через широкий двор к входу. Она где-то читала, что султану так понравилась Святая София Юстиниана, что он скопировал ее формы и воспроизвел их в Голубой мечети.
Старик турок у входа показал ей на огромные мягкие тапочки, которые следовало надеть на ноги, и протянул руку за чаевыми. Неуклюже передвигаясь, Трейси Хаббард вступила в мир воздушных арок и огромных куполов, парящих в синеве. Каждый купол и арку как бы опоясывали высокие окна, через которые в центр мечети лился солнечный свет. Но золото солнечных лучей быстро растворялось в монументальных голубых мозаиках, и все вокруг казалось синим, как в подводной пещере. Каждый дюйм пространства пола покрывали десятки аккуратно расстеленных мягких ковров. Как только Трейси ступила на них, ее охватило ощущение, что она находится в центре парящего пространства. Здесь не было, как в христианских церквях, скамей, которые разрывали и дробили внутренность храма. Ковры предназначались, чтобы можно было стоять на коленях. Вертикальный акцент создавали лишь четыре огромные колонны с каннелюрами.
Мозаики, на которых были изображены развевающиеся голубые павлиньи хвосты, гирлянды голубых роз, тюльпаны и лилии, были прекрасны. Гигантские цитаты из Корана украшали купола, арки и колонны. Пытаясь рассмотреть все сразу, Трейси ощутила, как у нее зарябило в глазах. Тогда она отказалась от бессмысленной попытки охватить взглядом все подробности мечети и просто погрузилась в этот бездонный бесконечный мир голубизны.
Приближался час молитвы, и правоверные, совершив во дворе омовение бегущей водой, заходили в мечеть, опускались на колени, ближе к передней части здания. Они стояли лицом к Мекке, и среди молящихся не было ни одной женщины. Мужчины, проходящие мимо Трейси, не обращали на нее ровным счетом никакого внимания, очевидно привыкнув к туристам. Им предстояло важное дело, и они не собирались отвлекаться на мелочи. На столике, стоящем на невысоком резном возвышении в форме гигантской буквы «X», лежал древний Коран с затертыми страницами, которыми мог воспользоваться любой желающий.
Пространство над головой пересекали многочисленные линии проволоки, на которых висели стеклянные светильники, но сейчас вместо масляных фитильков в них горели электрические лампочки. Трейси в огромных тапочках неуклюже продвигалась к одной из внешних галерей. Все ее чувства и мысли отступили на задний план, их поглотили эта всевластная голубизна и фантастическое разнообразие украшений и деталей. Она обогнула стену и тут остановилась как вкопанная. В нескольких футах от нее стоял мольберт, за которым работал Майлс Рэдберн.
Трейси растерянно стояла и наблюдала за ним, не зная, подойти или скрыться, прежде чем он ее заметит.
7
У Трейси Хаббард вдруг зачесался затылок. Должно быть, от страха. Это было смешно, и она печально улыбнулась. Она еще подумала, что почему-то при виде этого человека всякий раз волосы у нее на затылке поднимаются дыбом. Она подошла ближе, стараясь двигаться как можно тише и не шаркать ногами. Трейси хотелось увидеть, что Майлс Рэдберн рисует, до того, как он заметит ее.
А он не замечал ничего вокруг, увлеченно работая. Рисовал он, естественно, голубыми красками, вернее смесью голубых тонов и полутонов. Рэдберн копировал детали широко раскинувшихся у него над головой панелей с павлиньими хвостами. Он тщательно прорисовывал крошечные, похожие на перья изгибы орнамента, и Трейси восхищенно наблюдала за его работой. Когда Майлс Рэдберн писал портреты, он славился тем, как быстро схватывал характерные черты оригинала и перекладывал их на холст быстрыми, энергичными мазками. Именно в такой манере он нарисовал Анабель. И вот теперь он всего-навсего копировщик узоров, в которых было так мало человеческого тепла!
Наверное, он почувствовал ее взгляд, потому что оглянулся и взглянул на нее, но не соизволил даже поздороваться. Трейси ощутила комок в горле, но проглотила обиду. Ей очень не нравилось то ощущение, которое она испытывала всякий раз при встрече с этим человеком, – желание бежать от того, что боялась и чего не понимала. Поэтому она собрала всю свою волю в кулак.
– Осматриваете достопримечательности? – светским тоном спросил он. – Что же вы думаете обо всем этом?
Трейси не верила, что Майлса Рэдберна на самом деле интересует ее мнение, но она все же попыталась дать искренний ответ.
– Это великолепие, признаться, подавляет меня. Но, может быть, я сама в этом виновата: попыталась увидеть все сразу. Наверное, мне просто подсознательно хотелось увидеть в этом море абстрактных узоров человеческое лицо.
– Ислам запрещает изображать людей и животных, – напомнил он ей. – Мустафа Кемаль модернизировал многие турецкие законы и традиции, но раньше именно по этой причине художники в попытках самовыражения обращались к архитектуре и мозаикам. В результате они создавали настоящие шедевры в этом жанре. – Он обвел рукой вокруг себя. – Конечно, очень многое из того, что вы здесь видите, выполнено по трафарету. Но если не вглядываться в мозаику очень уж тщательно, вы никогда не отличите ее узоры от настоящих изразцов. Многие и из менее знаменитых мечетей сохранили столь же прекрасные произведения искусства.
