Елена Арсеньева - Полуночный лихач
– Ну и как он с вами говорил, братаны? – наконец осведомился Палкин, чистоплотно поджимая губы. – Чисто по фене типа ботал, в натуре?
– Он нас даже лепилами ни разу не назвал, – обиделся Николай. – Никаких тебе пошлых брателл и всякого такого. Разговаривает он совершенно нормально, думаю, феня у него только для толковищ и стрелок. Нормально говорит, честное слово, вот только анекдотами про «новых русских» затравил – просто спасу нет. Эту братию он ненавидит, считает их ошибкой природы и беспардонными грабителями, вот и тешится анекдотами.
– Ну, расскажи какой-нибудь! – обрадовался дядя Саша.
Николай добросовестно напряг память, но анекдоты – что мелкие денежки, долго в карманах памяти не залеживаются. Так он ни одного и не вспомнил, тем паче что в это мгновение в машине закаркал динамик и угрюмо сказал:
– 508-я! Слышите меня, а?
– Ну, здравствуй, что ли, – шумно вздохнул Николай в микрофон. – Давай, говори, чего там.
– Пенсионеру плохо с сердцем. Без сознания. Возможно, даже инфаркт.
Николай выслушал адрес и нажал на «тревожную» кнопку. В машине сирена звучала довольно мелодично и почти спокойно, не то что на улице, где она воет оглушительно, протяжно, надрывая душу…
И опять-таки это был не Зеленый город, а всего лишь Звездинка, рядом с Главпочтамтом, каких-то десять минут лету по закоулочкам.
– Второй подъезд, дядя Саша, – сказал Николай. – Ага, вот тут нас и жди. Пошли, Паша, только прихвати мягкие носилки, в самом деле, мало ли что.
Они с фельдшером, несшим носилки, более похожие на безобидный узел, сунулись в подъезд…
– Ёлки-палки! – воскликнул Николай. – Извини, Паша, это к тебе не относится. Что ж это я горожу, какой второй подъезд? 104-я ведь в третьем, на восьмом этаже.
Они торопливо вышли на улицу и перебежали в соседний подъезд.
В это время шофер дядя Саша, который пользовался каждой свободной минутой, чтобы почитать культового детективщика Бушкова, уронил под сиденье очки и, кряхтя, доставал их, поэтому не видел нового маневра Николая и Палкина. Он поднял очки, протер их, водрузил на нос и с головой ухнул в «След пираньи».
Неизвестно, сколько прошло времени, дядя Саша совершенно потерял связь с реальностью, когда в стекло кто-то деликатно стукнул.
Дядя Саша с подавленным проклятием выглянул.
– Здрасьте, – сказал белобрысый бледный парень с приплюснутым носом. – Это к кому «Скорая»?
– А ты что за спрос? – прищурился дядя Саша. – Или заболел?
– Я – нет, – энергично замотал головой белобрысый. – Но батя у нас хворый, мы с братиком и волнуемся: не к нам ли?
Дядя Саша поглядел на «братика». Правда, парни похожи, этот тоже белобрысый и бледный, только чуть постарше, поугрюмей. И какой странный шрам на виске! Культовый детективщик непременно предположил бы, что здесь имел место контрольный выстрел, однако череп парня оказался настолько крепок, что пуля прошла по касательной, и может даже, убила рикошетом самого киллера.
– Вы из второго подъезда, что ли? – спросил дядя Саша. – С которого этажа?
– А, так вы во второй подъезд приехали! – хором сказали братики. – Ну, тогда точно не к нам!
Они отошли, и дядя Саша мгновенно забыл о них, потому что «пиранья» Мазур в очередной раз обводил вокруг пальца каких-то гадов, и оторваться от этого процесса было совершенно невозможно.
– …Полотенцем лицо ему прикройте, – велел Николай, и женщина в ужасе стиснула руки на груди:
– Полотенцем?! Что вы, господи, он ведь еще жив!
Николай завел глаза:
– Не то слово. И все показания к тому, что будет жить долго. Но если мы хотим довезти вашего мужа до больницы, не причинив ему ненужных страданий, надо сделать маленькую заморозку болевого участка. Это всего-навсего безвредный, бесполезный, зато хорошо отвлекающий хлорэтил. – Он продемонстрировал ампулу, а потом обрызгал бесцветной жидкостью грудь больного, в то время как Палкин полотенчиком прикрывал ему лицо и глаза. – Всего-то и делов.
– А-а, ну понятно… – Жена больного пыталась извиняюще улыбнуться. – Я не знала. Феля, Феля, ты как?
Ее неподвижно лежащий муж чуть приоткрыл заплывшие веки:
– Ничего, лучше… Может, не надо в больницу?
– А почему? – Николай, присев к столу, рассматривал кардиограмму, отмечая карандашом интервалы. – Вполне может быть, что вас завтра и отпустят, если все в норму придет. Даже если нет – полежите денька три, какие проблемы? А то жена ваша вон как напугалась, да и собачка…
– Тэффи… – По лицу больного скользнуло подобие улыбки: – Умная… она такая умная…
– Точно! – лицемерно согласился Николай.
Палкин поджал губы. Наверное, он подумал о том же, о чем и Николай: назвать черную собачку Тэффи умной мог только человек с помрачившимся сознанием. Не исключено, что именно она своим умом и довела хозяина до инфаркта. Во всяком случае, у Николая, который собак любил и вообще-то не боялся, чуть у самого не сделалось плохо с сердцем, когда из глубины квартиры к ним вдруг понеслось черное косматое чудище с оскаленной пастью, оглашая воздух диким лаем.
Палкин замахнулся носилками, а у Николая ничего не было, кроме чемоданчика с лекарствами, и он уже готовился взять собачку на прием, когда выяснилось, что у нее просто такая манера здороваться. В два счета их с Палкиным щеки оказались щедро облизанными, а потом псина унеслась выражать свое сочувствие больному хозяину: положила ему лапы на грудь и принялась радостно тявкать прямо в лицо.
– Заприте ее где-нибудь, – велел Николай хозяйке, вытираясь рукавом и утешая себя воспоминанием о целебных свойствах собачьей слюны: вчера, собираясь на дежурство, он порезался при бритье, может, заживет порез-то…
– Да вы что? – ахнула властная дама по имени Виктория Павловна. – Она так любит хозяина, она выражает ему сочувствие, она его исцеляет, у нее такая светлая аура!
Пожалуй, лавры победителя над Феликсом Ивановичем Тэффи вполне могла разделить с его женой… Николай всего этого гималайского бреда на дух не выносил, но даме с фанатично пылающими глазами ничего не сказал, а только повернулся к Палкину и велел немедля колоть больному трамал, анальгин, димедрол и дроперидол. Тут уж волей-неволей Виктории Павловне пришлось оттащить Тэффи в сторону, а потом и запереть в соседней комнате, потому что она нипочем не желала терять славу целительницы и ревниво лаяла на Палкина, пытавшегося поймать иглой вялую вену Феликса Ивановича. Запертая Тэффи буйствовала и выла истерически, однако в комнате больного сразу стало свободнее: наверное, Тэффина аура забирала слишком много жизненного пространства. И Феликс Иванович задышал ровнее – впрочем, может быть, от лекарств. Но в больницу все равно придется ехать, деваться некуда.
