Аукцион невинности. Его трофей (СИ) - Покровская Татьяна Евгеньевна

— Я рад, что привлекаю тебя с эстетической точки зрения, — усмехается Адам.

Мы завтракаем в молчании. Очень вкусно. Кофе безупречен. Я вдруг ловлю себя на мысли, что хотела бы так проводить каждое утро своей жизни.

Не позволяю этой мысли испортить себе настроение. Отгоняю её. Буду жить сегодняшним днём. Кстати. Может, я могу позволить себе чуть больше свободы? Я же не спрашивала. В конце-концов, что я теряю?

— Адам. У меня просьба, — вдруг говорю я.

Он отпивает кофе и выжидающе смотрит на меня.

— Проси, — улыбается он.

Невольно улыбаюсь в ответ. И… разрешаю себе. Прошу его.

— Адам, мне очень тяжело взаперти. Хотя бы просто пройтись по торговому центру и купить себе одежду. Чтобы сама походила и выбрала себе.

Просьба ему явно не нравится. Поджимает губы, стискивает челюсти. Опускает глаза.

Я спокойно жду. Запретит, ну что теперь. Я же не узнаю, можно или нет, если не спрошу.

Вздрагиваю от его неожиданного ответа.

— Хорошо, — глухо отвечает он. — Этим утром я поработаю из дома. После обеда вместе прогуляемся.

42. Центр

Адам рассекает пафосный торговый центр подобно акуле, а я под его боком не то медузка, не то рыбка-прилипала.

Мелкой я себя чувствую рядом с ним. Мелкой и незначительной.

В Москве жара. Мы в белом.

Адам, высокий, поджарый, мускулистый и хищный, ведёт меня за руку, крепко сжимая мою ладонь. Я семеню рядом, едва поспевая за его размашистым шагом, макушка едва достаёт до плеча.

— Может, помедленнее? — не выдерживаю.

Он оттормаживается, поворачивает голову, смотрит на меня сверху вниз.

Усмехается.

— Ты же спортсменка.

— Ну и что? — возмущаюсь. — Ты свои ходули видел? И мои коротыши.

Я выразительно опускаю глаза на его ноги и свои. И правда, он длиннющий, а я коротенькая.

Поднимаю на него глаза и невольно делаю шаг назад: синие глаза сузились, а ухмылка приобрела хищный оттенок. Чёрт, кажется, не к добру.

— Вика, — вкрадчиво говорит он, — ты так выразительно опускаешь свои невозможные глаза в сторону моего мужского достоинства, что на это невозможно не реагировать.

— Да я же не то!.. — говорю я и осекаюсь, глядя за его спину.

Холодею. Потрясённо поднимаю взгляд на Адама — он резко подобрался, лицо окаменело, до меня доходит — он смотрит в зеркало за мной и видит то же, что увидела я.

Он резко загораживает меня собой, хватает и впечатывает в себя.

— Как ты узнала, что она тут? — шипит мне на ухо.

Тут уже каменею я.

— Понятия не имею, я не знала! — возмущаюсь я.

Он наклоняется, обнимает меня и зарывается лицом в мои волосы — с виду мы ну точно влюблённая пара в медово-конфетно-букетно-обожательный период, но мне не до обожания точно.

Я до смерти напугана увиденным и ещё больше напугана реакцией Адама.

— Говори тише, — говорит он мне на ухо, — ты этот центр выбрала. Откуда, спрашиваю, узнала?

— Случайно, Адам, говорю же, — шепчу я. — Это ведь твоя работа, знать, почему ты не знаешь? Не знаешь же? И вот я не знаю!

Ведь в самом деле, я понятия не имела, что здесь будет Анька.

Да ещё и в каком виде…

Её вёл, по-хозяйски обнимая за талию, крепкий низкорослый мужчина с лицом, похожим на бульдога.

Их окружали четверо явно телохранителей, а Анька… Лишь с виду она казалась разодетой и холёной. Мой взгляд профессионального фотографа сразу вычленил особенности внешности.

Моя яркая, красивая подруга, которая дважды побеждала в местных конкурсах красоты, успешно работавшая моделью, совершенно не походила на себя прежнюю.

Всегда уверенная, с задранным носом и взглядом, преисполненным превосходства, — сейчас она выглядела увядшей тенью себя, лишь по недоразумению находящейся по эту сторону жизни.

Бледная кожа. Закрытая одежда. Водолазка, закрывающая шею, несмотря на жару. Зеркальные большие очки.

У меня стойкое чувство, что моя бывшая подруга в большой-большой беде.

— Я правда не знаю, Адам, — в моём голосе проскальзывают истерические нотки, — кто это с ней?

— Хорошо. Верю. Прижмись ко мне, и идём. Будет лучше, чтобы нас не узнали.

Адам выпрямляется и направляется в сторону, обхватив за талию. Прижимаюсь к нему, стараясь выглядеть естественно.

Если честно, я недоумеваю, почему бесстрашный Адам, от которого все всегда бегут, вдруг сам решил вдарить по тапкам.

Не успеваем сделать и несколько шагов, как нас окликают. Чувствую, как Адам вдруг расслабляет плечи и выпрямляется от звука густого властного голоса с ироничными нотками.

— Адам! Какая встреча!

Адам медленно разворачивается. Повинуясь требовательному давлению его руки, поворачиваюсь следом и упираюсь взглядом в колючий чёрный взгляд незнакомца.

Мне очень не нравится то, как он смотрит на меня. С непонятной злостью и злорадством, сжимая бульдожью челюсть.

Аня съёживается и опускает голову, глядя в пол.

— Георгий, — сдержанно говорит Адам. — Давно не виделись.

Бульдог обхватывает Аньку за шею, притягивает к себе, мне кажется, она сейчас хлопнется в обморок, настолько сильно бледнеет.

— Я смотрю, мы отовариваемся в одном магазине, — говорит Георгий.

При этих словах он смеривает меня взглядом с головы до ног и поглаживает Аню по шее мясистыми пальцами.

От явного подтекста сказанного у меня кружится голова. Аня тоже попала на аукцион? Как и я? Бульдог купил Аню? Как Адам меня?

Хотя Адаму же меня подарили, или вручили как трофей, или что там он мне говорил тогда — кажется, это было вечность назад.

Адам держит меня крепко, и я даже благодарна ему, потому что реально боюсь упасть от слабости. Кажется, у меня дрожат губы.

— Может, подаришь мне? — усмехается Георгий. — В память о старой дружбе. Или даренное не передаривают?

— Что тебе надо, Гоша? — как-то устало спрашивает Адам.

Бульдога аж корёжит, он стискивает челюсти, мне кажется, от ненависти его сейчас разорвёт.

— Ты знаешь, что мне надо, — усмехается он, явно беря себя в руки. — Лучше отдай сам. Потому что ты всё равно сделаешь ошибку. И я буду в этот момент рядом.

— Будешь, Гоша, будешь, — в голосе Адама арктический холод. — Я весьма на это рассчитываю.

Мужчины буравят друг друга взглядами, Георгий кивает сам себе, бросает «бывай», и удаляется в сопровождении своих бугаёв и семенящей за ней Аньки.

— Прогулка закончена, — бросает Адам, когда тот растворяется в толпе, мимолётно отстукивает что-то на браслете и направляется куда-то в сторону.

В этот раз он сдерживает шаг, я легко поспеваю за ним.

Идём в молчании, причём Адам ведёт меня какими-то странными подсобными путями.

Мы выходим не на подземной парковке, где оставили машину, а через служебный вход прямо на улицу. Адам открывает мне заднюю дверь простенькой машины, стоящей на аварийке, садится рядом, прослеживая взглядом, как я пристёгиваюсь, и защёлкивает ремень безопасности на себе.

По Москве мы тоже кружим странными кругами, несколько раз пересаживаемся из машины в машину в странных подворотнях, и вообще я чувствую себя героем боевика или шпионского романа.

Мыслей много. Разных. Тревожных. Адам поглядывает на меня. Преувеличенно спокойно.

А я держу покер-фейс, никак не выдавая творящегося в душе раздрая.

Какая, я, оказывается, натренированная. Выучка, иптыть! Прям само спокойствие, нахрен!

Почему мне так жалко Аньку, почему мне так жалко себя, почему я так хочу сейчас отстегнуть ремень, выпрыгнуть на улицу, сбежать от Адама куда угодно?

— Без глупостей, Вика, — тихо говорит Адам.

До меня доходит: я слишком явно кошусь на защёлку ремня и ручку дверцы. Тут даже мысли читать не надо, и так всё понятно.

Похоже, у Адама всё же есть мозги. Он меня не трогает, никак на меня не смотрит, и ничего не говорит.

Весьма благоразумно, потому что я в очень странном состоянии. Я вроде спокойна, но на самом деле натянутая как струна.

Я совершенно не знаю, что мне думать, что делать, как справляться с эмоциями и своей разбитой на части жизнью.