Тери Сан - Лёд и пламя. Слишком поздно
А ты, натянуто смеясь и пряча испуг в раскосых аквамариновых глазах, стягивал меня вниз, на секунду задерживая руки чуть дольше положенного и, в тот же миг, одёргивая их назад. Словно прикоснуться, оказывалось преступлением, страшным грехом, заставляющим осознать правду, после которой назад дороги не будет, а мы не готовы оказались по ней идти. Слишком страшно, стыдно, позорно, невозможно признать и принять такую реальность.
Мы пили водку под Егора Летова, закусывая одинокой килькой из консервной банки, и бросали "понты" друг перед другом, насилуя старую гитару и абсолютно не умея играть.
Вино и свечи. Мы изображали эстетов, покупая дешёвый портвейн, в нами двумя придуманном иллюзорном мирке.
Багровое неровное пламя газовой конфорки на моей кухне. Мы, обнявшись, сидели на одеяле, курили, не таясь, ведь родители уехали на дачу, и трепались о жизни. О том, о чем мечтаем, о камине и замке, в котором хотели бы жить. Строили планы, удивительно похожие друг на друга. И говорили почти обо всём.
'Понимали ли мы свою похожесть? Понимали ли то, что наша похожесть была лишь видимой?'
Когда мы сидели в баре, я часто заказывал себе кофе с лимоном и без сахара и заметил, что ты тоже заказываешь аналогичную несладкую гадость, даря меня особым взглядом двоих, подчёркивающим: 'Это наше с тобой на двоих. Кофе без сахара. Ты и я'.
Когда я поинтересовался, нравится ли тебе вкус, ты ответил: 'Да'.
А я признался, что терпеть его не могу. Просто где - то подсмотрел, что типа это прикольно. Но надоело, сладенького хочется. И демонстративно попросил подать капучино.
В ту секунду ты посмотрел на меня убивающе влюблёнными глазами, а затем дико заржал, обозвав мелкой сволочью, и попросил барменшу принести тебе эспрессо со сливками.
- Месяц мучаюсь из-за тебя, - наконец выдал ты, перестав ржать.
Ты знаешь, в ту секунду я был счастлив и несчастлив одновременно. Счастлив, когда осознал, что ты подстраиваешься под меня точно так же, как я пытаюсь быть тобой, потому что это важно и имеет значение. Несчастлив, когда понял, что мы оба всё это время всего лишь подстраиваемся друг под друга. Но мне было плевать.
'Меня пожирало пламя, Серг. Это пламя зовётся страсть'.
Мне хотелось сгореть в нём, слиться с тобой и обрести себя, потому что я не мог ждать. Никогда не умел, терпения не хватало выжидать. Я не умел часами терпеливо медитировать над ледяной бутылкой кваса, как это запросто мог сделать ты для того, чтобы она нагрелась, и тогда можно утолить жажду, не опасаясь простуды. Ты смеялся, демонстративно медленно откручивая пробку, хитро щурил глаза и прятал бутылку за спину, дразня меня ожиданием, пока я матерился, стервенел и высказывал претензии по поводу нечестности подобного единоличного владения. Скидывались-то на пару. Но ты качал головой, смеялся и играл в обход противника, перекидывая бутылку из руки в руку, вздёргивая над головой, хохотал, ловко уворачиваясь от нападений и бросков, запихивал под бок с жадным видом. И я смеялся вместе с тобой, понимая, что не могу злиться, абсолютно не могу злиться, и вынужден мириться и ждать, когда ты сочтёшь, что температура достигла достаточной кондиции и поделишься со мной первым. Я не умел так, не мог. При малейшем ощущении препятствия внутри всё взрывалось вулканами Кракатау, и я пёр напролом, танком, не огибая, не распутывая, но предпочитая разрубить любой Гордиев узел мечом. Мне требовалось всё и сразу. В единый миг. 'Я жаждал сгореть, Серг'.
Я сгорал, мечтая завалить тебя на пол и оттрахать до потери пульса или сдаться тебе. Всё, как пожелаешь, Серг. Всё, что захочешь, но лишь бы иметь возможность касаться тебя, любить, дотронуться пальцами, хоть раз в жизни по-настоящему дотронуться, сжать, прикоснуться губами к губам и замереть от счастья, чувствуя твою дрожь, дыхание и горячее, невероятно горячее тело.
Но ты был холоден, как лёд, невозмутимый, спокойный, держащий на расстоянии.
Невозможность прикосновения стала сродни мучительной пытке. Мучительной пытке день за днём, час за часом, минута за минутой. Видя тебя, находясь рядом, ощущая твоё присутствие, я не имел права, возможности утолить нарастающий тактильно-сердечный голод.
'Мои руки плакали без тебя'. Метафора, мысль, сравнение. Ладони ныли от желания обнять, лишённые тебя, ощущающие пустоту, горели и страдали от этой пустоты. Всё естество внутри рвалось тебе навстречу. Мечтало вжаться кожей, застыть, а я не мог, не имел на это права, боялся отказа. Знал, что оттолкнёшь, а я не выдержу толчка, полечу в темноту и разобьюсь на тысячи осколков.
- Ты похож на пламя, а внутри тебя лёд. Иногда, я боюсь этого льда, потому что я тебя не понимаю.
Кажется, ты был пьян, Серг, когда сказал мне эти слова.
- А ты? - спросил я, улыбаясь и глядя на твои губы. В эту секунду я думал о том, что очень хочу узнать их вкус. Хочу и боюсь реакции.
- Я как айсберг, - ответил ты мне. - А внутри меня огонь.
- Значит, мы похожи, - я усмехнулся, мучительно борясь с собой и желанием обнять, провести ладонью по загривку, пальцем вдоль изогнутой брови.
Ты покачал головой:
- Мы разные. Очень разные. Ты желаешь получить всё и сразу, а я так не могу. Прости, Макс, я не умею выворачивать душу наизнанку. Хотел бы, но не могу... И иногда бывает поздно. Но знаешь, иногда мне кажется, лучше быть таким как я, чем как ты. Ты внутри очень холодный, Макс. Меня пугает этот лёд. И я не знаю, кому из нас хуже. Тебе или мне.
В ту ночь я не понял твоих слов. Хотел понять, что-то брезжило там, на краешке пьяного сознания, стучалось в мозг легкой светозарной бабочкой, но ты, как всегда, перевёл тему на что-то незначительное. И я уплыл мыслью следом за тобой.
Ты всегда переводил тему. Стоило нам заговорить о тебе, коснуться запретной черты, и ты сразу же находил повод для другого разговора. Иногда аккуратно, иногда резко, иногда просто делал вид, что не слышал или не заметил, и мне приходилось с этим мириться, принять, потому что во всех остальных отношениях ты вёл себя совершенно нормально, кроме того, что обоим казалось нам табу.
'Чего ты хочешь, Серг?'
Временами мне хотелось закричать и встряхнуть тебя за плечи - жестокого, равнодушного, беспощадного, трусливого болванчика.
'Скажи, что происходит? Зачем мучаешь? Ведь ты всё понимаешь. Прекрасно понимаешь, Серг. Не можешь не понимать. Избирательно ослеп, друг мой?'
Я не выдержал первым. Понимая, что лечу в огонь, в пропасть, сам разрушаю хрупкий мост отношений, возникший между нами, в тот миг, когда мы оба осознали чувство. Только в отличие от тебя, я мог принять и признать.
