Кэтлин Росс - Раненое сердце
Но для Роджера и Сьюзен этот прекрасный день был омрачен. Омрачен страхом.
Сьюзен приготовила яйца, сделала тосты и кофе. К ее удивлению, кухня оказалась современно оборудованной. Пока они ели, Сьюзен спросила:
— Как ты думаешь, может, нам съездить в ближайший магазин и посмотреть, есть ли там свежий номер «Глоуб»?
— Пожалуй, — согласился он.
Она закончили завтракать в тишине, как будто были женаты долгое время и им не нужно было утруждать себя светской беседой.
Но потом Сьюзен, взвесив опасность, непринужденно произнесла:
— Давай, пожалуй, не будем рисковать. Да и жалко тратить такой чудесный день на поездку в машине. Мы можем просто позвонить Дженнифер и спросить ее о новостях.
Роджер сейчас готов был соглашаться со всем, что она говорила или предлагала. Его одиночество кончилось. Первый раз в жизни он начал осознавать, что значит любить и быть любимым. И сейчас был в состоянии эйфории.
— Позвони ей, дорогая, — сказал он.
Когда Сьюзен ушла звонить, он подумал о том, как естественно он произнес слово «дорогая». Роджер был не из тех людей, которые с легкостью демонстрируют свои чувства.
Он попытался вспомнить слова, которые говорил Хильде, исключая, конечно, те, что звучали, когда они ссорились. Это было совсем другое. Он, должно быть, звал ее «дорогуша», но «детка» или «милая» он никогда в жизни не говорил.
Как и для многих врачей и научных деятелей, для Роджера Элвина слова значили очень много. Он привык к словам, которые имели точное и определенное значение. В языке медицины не было двусмысленности. Иначе это могло привести к катастрофическим последствиям.
Невольно он перенес свои профессиональные привычки и в личную жизнь. К этому добавилось его нежелание проявлять свои чувства.
Слова любви должны произноситься наедине, в спальне. Но с тех пор, как он встретил Сьюзен, слова «дорогая» и «любимая» стали для него естественными. Он знал все об операциях на человеческом теле, но ему казалось, что Сьюзен сама сделала какую-то операцию у него в голове.
Сьюзен вернулась улыбаясь. Он посмотрел на нее.
— Дорогая, — сказал он. — Дорогая, любовь моя, малышка… э… куколка, сладкая…
— Что с тобой случилось? — спросила она смеясь.
— Я могу говорить на французском, немецком языках, на мексиканском диалекте, — ответил Роджер. — Но теперь я начал изучать новый язык — любви.
Они оба засмеялись, обнялись, и все было замечательно. Но потом он спросил:
— Что за ужасные новости сообщили тебе в «Глоуб»?
Ее лицо вытянулось, и она призналась:
— Номер действительно сегодня напечатали. 5 Дженнифер очень рада, ее статья оказалась на первой странице. Она написала, что Тони Дельгадо и твоя жена могут быть вызваны в суд и дать показания, что ты невиновен. Адвокаты Дельгадо висят на телефоне, выслушивая угрозы предъявить иск. Эта статья дала им понять, чтобы они держались от нас подальше.
Но они оба поняли: теперь ничто не удержит Дельгадо от каких-либо радикальных действий.
— Теперь у нас действительно проблемы, — сказал Роджер.
— У меня нет ничего, кроме проблем и трудностей, с тех пор, как я встретила тебя. Но со мной еще никогда не происходило ничего более чудесного! — воскликнула Сьюзен.
— Может, прогуляемся или искупаемся? — Предложил Роджер.
— Вода в озере, наверное, ледяная.
— Как доктор, я прописываю тебе холодную воду в качестве терапии, — настоял он.
Не говоря ни слова, они решили, что им следует проигнорировать нависшую над ними угрозу. Не хотелось покидать этот рай и возвращаться в город. Они были вместе первый раз, и каждый наслаждался счастьем новых ощущений.
Роджер нашел плавки в спальне. А Сьюзен решила надеть черный лифчик и трусики. Они пошли босиком и спустились к озеру, наслаждаясь близостью и почти полной наготой друг друга.
Сьюзен любовалась ровным и мускулистым телом Роджера. Ей вдруг захотелось изучать анатомию, чтобы она смогла назвать каждый его мускул, двигающийся под кожей.
Ее собственное тело доставляло ей массу беспокойства, так как с ним происходило что-то непонятное и очень волнующее, чего она еще никогда не испытывала раньше. Она знала, что когда ее белье намокнет, то будет казаться более облегающим.
Но впервые она испытывала желание выставить напоказ свое тело. Для этого мужчины. Только для этого мужчины.
Кристальная, но ледяная вода вытеснила воздух из легких, и, казалось, часть мрачных мыслей отодвинулась. Они решили не оставаться в воде долго, а вышли на берег и устроились на прибрежных камнях, уже прогретых солнцем.
Оба заметили, что каждый, не скрывая свой интерес, изучает тело другого. Каждый думал, что если все пойдет хорошо, то их тела соединятся навсегда.
— Нам лучше вернуться и надеть теплую одежду, — произнес Роджер.
— Да, доктор, — ответила она весело. — Если ты так считаешь.
Держась за руки и смеясь, они вернулись в домик.
Пять минут спустя, уже согревшиеся и бодрые после своего купания, они сидели в гостиной с кружками горячего и ароматного кофе.
Роджер стоял на коленях перед камином, выгребая золу, когда дверь внезапно открылась.
И прозвучал голос:
— Никому не двигаться. Оставайтесь там, где находитесь!
Глава 21
В дверном проеме стоял Тони Дельгадо, в правой руке держа уродливый автоматический пистолет.
Левой рукой он сильно сжимал запястье Хильды Элвин, которая выглядела очень испуганной.
— Уютное маленькое любовное гнездышко, — засмеялся Дельгадо. Он направил оружие на них. — Отойди назад к стене, куколка, — сказал он Сьюзен. — А тебе, док, необязательно стоять передо мной на коленях.
Роджер Элвин выпрямился, но продолжал стоять на коленях. Он посмотрел на заряженное ружье, которое висело на противоположной степе ближе к Дельгадо, чем к нему.
— А мы все гадали, когда же вы приедете, — произнес он мягко.
Дельгадо, казалось, просто клокотал от ярости. Его тело было напряжено, и по нему проходила странная дрожь, как ветер по поверхности озера.
— Не играй со мной в игры, док. Это для тебя конец. Но есть пара вещей, которые я сначала хочу выяснить. Так что давайте рассядемся поудобнее. Ты, детка, в то кресло. А ты, док, в это. И двигайтесь медленно и спокойно, чтобы я мог видеть ваши руки.
Они сели туда, куда он им указал. Сьюзен достался прямой высокий кухонный стул. А Роджер сел на край широкого мягкого кресла.
— Расслабься, док, сядь как следует, облокотись и держи руки так, чтобы я их видел.
Кресло было таким мягким и удобным, что не удалось бы резко встать с него без усилий. Сделать быстрое движение было невозможно.
