Чарльз Вильямс - Парусиновый саван
Сосны стали реже. Дорога повернула на восток и пошла параллельно берегу, вдоль южной оконечности острова. Вскоре я увидел почтовый ящик, на котором была написана фамилия “Холланд”. Дом Холландов стоял на берегу, примерно в ста ярдах от дороги. Перед домом был небольшой зеленый газон, который огибала подъездная дорога. Для пляжного домика он был великоват и солиден — оштукатуренные бетонные блоки до боли в глазах отсвечивали на солнце. Крыша дома была сложена из красной черепицы. Вход и окна затенялись ажурными козырьками из алюминия. Справа от дома, под навесом, стояла легковая машина с калифорнийскими номерами. Значит, Патриция была дома.
Я прошел по короткой бетонированной дорожке и позвонил у входа. Ответа не последовало. Я снова нажал кнопку звонка и прислушался. Но услышал лишь, как за домом плещутся волны да где-то вдали тарахтит подвесной лодочный мотор. Примерно в двухстах ярдах дальше по берегу стоял другой дом, похожий на дом Холландов, но возле него не было автомашины и, казалось, он совсем пустовал.
Я ждал напрасно — из-за двери не доносилось никаких звуков. На окнах по обе стороны от входа шторы были задернуты. Гул лодочного мотора между тем приближался. Я дошел до угла дома и увидел стремительно идущую к берегу лодку длиной футов двенадцать — четырнадцать. Управляла ею стройная девушка в желтом купальнике.
К стене дома, обращенной к морю, была пристроена длинная веранда, вдоль которой шел узкий газон и росли кокосовые пальмы, склонившие стволы к воде. На пляже сверкал белизной коралловый песок. На веранде и под пальмами стояли разноцветные столы и стулья из пластика. Тут же торчал полосатый зонт. На песке валялись как попало лежаки. Вода у берега была мелкой. От большой волны берег защищали рифы. Сейчас, казалось, даже ветер стих. Вдали шел на запад танкер.
Возле дома был деревянный причал длиной примерно футов пятьдесят. Девушка в лодке двигалась вдоль причала по направлению ко мне. Я рванулся, чтобы принять веревочный конец, но она меня опередила и шагнула на причал, держа в руке прозрачный пластиковый пакет с маской и трубкой для подводного плавания, а также бокс с фотокамерой.
Девушка была довольно высокая, стройная, тело загорелое, волосы рыжеватые, с красноватым оттенком. Повернувшись ко мне спиной, она закрепила фалинь. Затем выпрямилась и взглянула на меня. Я увидел карие глаза, тонкие черты лица, красивый рот и волевой подбородок. Я бы не стал утверждать, что у нее было явное сходство с Бэкстером, но она вполне могла быть его дочерью.
— Доброе утро, — поздоровался я. — Вы мисс Рейган?
— Да, — холодно подтвердила она. — А что такое?
— Меня зовут Стюарт Роджерс. Мне нужно хотя бы коротко с вами поговорить.
— Это вы мне звонили сегодня…
Это было скорее утверждение, чем вопрос.
— Да, — негромко сказал я. — Я должен кое-что выяснить о вашем отце.
— С какой стати?
— Может быть, нам лучше побеседовать в тени? — предложил я.
— Хорошо.
Она потянулась за фотокамерой. Я взял ее пластиковый пакет и пошел следом за ней. Ростом Патриция была примерно пять футов восемь дюймов. Концы ее волос, спадавшие на шею, были мокрые. Очевидно, купальная шапочка была ей маловата. На веранде была желанная прохлада. Патриция села в шезлонг и вопросительно взглянула на меня. Я протянул ей пачку с сигаретами. Она достала одну и поблагодарила. Я щелкнул зажигалкой и дал ей прикурить.
— Буду краток, — сказал я, усаживаясь напротив. — Я вторгаюсь в вашу личную жизнь не от безделья. Вы сказали, что ваш отец умер. Можно узнать, когда это случилось?
— В 1956 году, — ответила Патриция. (Харди объявился в Майами в феврале 1956 года. Это оставляло мало надежд.) — В каком месяце? — спросил я.
— В январе.
Я вздохнул. Этот вариант отпадал. Патриция сверкнула на меня глазами и сказала:
— Мистер Роджерс, может быть, вы все же объясните причину…
— Да, конечно. Причина есть, и очень серьезная. Если вы ответите еще на один мой вопрос, обещаю вам исчезнуть раз и навсегда… Вы были на его похоронах?
— Почему это вас интересует? В голосе девушки послышалась нотка негодования.
— Мне кажется, вы знаете почему, — сказал я. — Ведь похорон не было? Да?..
— Не было, — подтвердила Патриция. Голос ее сделался каким-то напряженным. — Но к чему вы клоните? Хотите сказать, что он жив?
— К сожалению, нет… — сказал я. — Он умер. От сердечного приступа… Пятого числа этого месяца… На борту моего парусника, когда мы шли по Карибскому морю…
Лицо Патриции, несмотря на загар, заметно побледнело. Я даже испугался, что она потеряет сознание. Слава Богу, обошлось.
— Нет, этого не может быть, — сказала она, качая головой. — Это был кто-то другой.
— А что произошло в 1956-м? — спросил я. — И где?
— Это было в штате Аризона. Он отправился на охоту в пустыню и пропал.
— В Аризоне? Что он там делал?
— Он там жил, — сказала Патриция. — В городе Финикс.
«Неужели я ошибся? — подумалось мне. — А ведь почти все совпадало…»
Этот человек наверняка не Бэкстер. Бэкстер был яхтсменом, заправским моряком. Его трудно представить путешествующим в пустыне… Затем я вспомнил “Музыку ветров”. Патриция вряд ли прониклась бы любовью к романтике парусов, если бы видела их только на цветных слайдах.
— Он прожил там всю жизнь? — спросил я.
— Нет, Мы жили в штате Массачусетс. Он переехал в Финикс в 1950 году.
В душе моей затеплилась надежда.
— Послушайте, мисс Рейган, — начал я, — когда мы разговаривали по телефону, вы признались, что портрет интересующего меня человека, который я вам нарисовал, напоминает вашего отца. Вы признались также, что нет бесспорных доказательств того, что ваш отец действительно умер. Он просто исчез, пропал без вести. Так почему вы отказываетесь верить, что он — тот самый человек, о котором я говорю?
— Это очевидно, — сухо заметила Патриция. — Моего отца звали Клиффорд Рейган. Не Харди или еще как-то там, как вы сказали.
— Он мог взять другое имя.
— А зачем?
Карие глаза моей собеседницы снова сверкнули. Однако я чувствовал, что сердится она оттого, что ей приходится защищаться.
— Не знаю, — сказал я.
— Есть и другие причины, — продолжала девушка. — В пустыне нельзя прожить без воды больше двух дней. Поиски его не прекратились даже после того, как пропала всякая надежда найти его живым. Они продолжались два с половиной года. Если бы он остался жив, неужели вы думаете, что он не дал бы мне о себе знать? Или вы всерьез полагаете, что человек, умерший у вас на борту, страдал потерей памяти и потому не знал, кто он такой?
— Нет, — ответил я, — он прекрасно сознавал, кто он такой.
