Яна Розова - Сбывшиеся сны печальной блондинки
— Вот здесь!
Олег появился через два часа. Мне показалось, что он удивлен или подавлен и немного злится. Однако свои чувства он старался держать при себе.
По тому, как Кирилл вылетел на звук его голоса, бросился ему на шею, возбужденно стал рассказывать о фильме, который мы с ним смотрели, я поняла, что они близки, очень близки. Отец обожает сына, а сын считает папу своим героем. Я немного поковырялась в старых ранах, потешила старуху-обиду и пошла сообразить чего-нибудь поесть для бывшего мужа. Олег принес из круглосуточного магазина пакет со съестным. Это оказались упаковка пельменей, баночка соленых огурцов и бутылка водки. Достав все это из пакета, я поняла, что он и впрямь не в себе.
Ужинали мы на кухне. Кирюха снова заснул, но на этот раз беспокойно, как маленький щенок, которого сморило посреди игры и он продолжает во сне гонять за кошками. Олег первым делом выпил сто грамм и только потом приступил к еде. Как ни странно, но Ведищеву шло легкое опьянение. Он становился не таким неприятным, его голос делался мягче, светлые глаза начинали блестеть, на губах мелькала быстрая улыбка, а на скулах проступал легкий румянец. Сейчас он тоже немного захмелел и наконец решился рассказать, какие такие события его взволновали настолько, что он начал снимать стресс алкоголем.
— Перед тем как выпустить Мишку, я заехал домой за деньгами для него. У меня дома та же петрушка.
— Какая петрушка? — немного нервно спросила я.
— На, выпей, — Ведищев протянул мне рюмочку. — У меня дома тоже был обыск.
Я отхлебнула водки. Кое-как справившись с ожогом гортани, поняла, насколько правильно поступил Олег, принеся водку. Стресс и впрямь надо снять. Что-то пугало в этом обыске, очень пугало. Не знаю, как объяснить, но мне чудился незнакомый, враждебный тошнотворный запах, оставленный людьми, рывшимися в моих тряпках. Отвратительно было знать, что они прикасались к вещам, разглядывали их, судили обо мне. Я сделала еще глоток водки. Между прочим, полегчало. Ведищев одобрительно кивнул и допил то, что оставалось в стакане.
— Я знаю, что они искали, — он поднял вверх указательный палец. — Они это нашли и забрали.
— Что это?
— Чертежи моего отца. Задержался потому, что вычислял, что им было надо. Ты помнишь, что он был военным представителем на заводе? — Я кивнула. — Так вот. Он умер, отравившись токсичными испарениями. Как раз оборонные предприятия закрывались. У Министерства обороны не было денег для производства того, что они там производили. В том числе и на Гродинском химическом заводе. Таким образом, отец был последним военным представителем на «химии». Потом оборудование законсервировали, а цеха закрыли. Там не просто центрифуги и спиртовки. Это высокотехнологичное оборудование. Вроде бы для производства бинарного оружия или чего-то в этом роде. Я плохо знаю, потому что вообще не специалист в неорганической химии и к тому же пацифист и ненавижу американцев за войну в Ираке…
— Господи, да ты напился! — открылись у меня глаза.
— Извини. Нет, не напился. Так, чуть-чуть. О чем это я? — он с трудом пытался сосредоточиться. — Да, папа… Он был классный, мне его не хватает… — Ведищев снова растекался мыслью по древу.
— Олег, что искали в твоей квартире?
— Ах да! — дантист потряс хмельной головой. — Искали его чертежи. Он держал свою техническую документацию дома. Строго говоря, это было нарушением инструкции, но он был не только военным, но и ученым, работал дома и всякие там формулы и схемы приносил домой, чтобы поработать ночью. После его смерти они остались у нас с мамой. В ее квартире. Сейчас я храню, то есть хранил, документы у себя. Просто рука не поднималась их выбросить. Папа работал с ними, касался их, читал, размышлял… Знаешь, я был таким одиноким все эти годы!
— Сейчас заплачу, — сказала я, вложив в эти простые слова максимальное количество яда кураре. — Кому нужны эти старые чертежи?
— Даже представить не могу. Кому-то, кто хочет запустить оборудование оборонных лабораторий и цехов.
— Чтобы произвести бинарное оружие?
— Да, — такой расклад мог напугать кого угодно, а не только зубного врача. — И это не от администрации завода исходит и не от Министерства обороны. Государственные организации такими методами, как шмон, не пользуются.
— Это бандиты?
— Похуже.
— Куда же хуже?
На выразительном лице Олега я прочитала сомнение, надежду и, наконец, самый настоящий ужас. Он помолчал еще немного, а потом произнес по слогам:
— Тер-ро-рис-ты.
— Ерунда, — я недоверчиво рассмеялась. — У нас в Гродине нет террористов.
— Зато они есть в других местах. А у нас в Гродине есть химический завод с оборонным цехом, который может производить бинарное оружие, которое можно использовать для…
— Я знаю, знаю. Не будем углубляться.
Ну да, конечно, оборонный цех! Это я уже вспомнила.
Олег встал из-за стола, подошел ко мне, опустился на пол, положив свою бедную голову, полную всех этих жутких мыслей, мне на колени и обняв мои ноги.
— Алка, Алка, мы влипли! — прошептал он трагично. — Это все даром не пройдет.
Приступы слабости случались с ним и раньше, но никакая депрессия не могла убить в Олеге веру в себя, умного и сильного. Только надо было немного завести его, разозлить.
— Что ты раскис?! Что ты ноешь? — это последнее слово он особенно не любил. — Они получили, что хотели. Теперь отстанут от тебя. Но вот зачем у меня обыск делать? Если эти террористы, как ты говоришь, взяли чертежи у тебя дома, то что у меня искали?
Он поднял на меня покрасневшие от алкоголя глаза:
— Да, кстати, что у тебя искали?
Мне не хотелось, совсем не хотелось, чтобы он отпустил мои ноги. Тепло его рук, его голова у меня на коленях, его волосы, пахнущие сигаретным дымом и им самим… Я потихоньку соскользнула на пол, в теплые объятия. Олег прижал меня к себе, и мы сидели так, опять не совпадая в эмоциях. Он устал, его мучили дурные предчувствия, он хотел тепла, участия, глубокого спокойного сна. А я попала в ловушку. Слишком долго сдерживалась, боясь захлебнуться воспоминаниями. Теперь капкан, смоченный парой глотков беленькой, захлопнулся. Я просто откровенно, вульгарно, грубо и бессовестно хотела своего бывшего мужа. Механизм желания, заржавевший за последние годы, вопреки заявлениям о моей фригидности потихоньку заводился, раскручивался, набирал обороты. Попытавшись размеренно дышать, разгоняя картинки из далекого прошлого и тем не менее оставаясь в самом опасном на данном этапе месте в моей квартире, я погибала.
Наконец, боясь взорваться, повернула его лицом к себе и стала целовать. Я волновалась, опасаясь, что он отстранится, а я не успею добраться до его родных губ, воскресить чуть-чуть прошлого, счастливого прошлого. И когда почти достигла цели, услышала над головой капризный детский голос:
