Галина Зарудная - Яд иллюзий
– Она рыдала, целуя мне ноги, и клялась, что это было в последний раз. А следующей ночью я снова не знал, где она. Я разговаривал с ним, он утверждал, что она ему не нужна. – Лицо молодого человека исказила презрительная усмешка. – Оказалось, что все не так.
– Может и нет, – предположила я осторожно, обратив внимание, что ни Мирославу, ни Гришина он не назвал по имени, как если бы это вызывало слишком много боли или слишком много ярости.
Глаза Кирилла наполнились арктическим холодом, сверкнули почти враждебно. Бросив в чашку из-под кофе недокуренную сигарету, он вдруг поднялся.
– Спасибо за гостеприимство, но что-то я засиделся, – попрощался актер. – Провожать не надо.
Уже через несколько секунд я сидела одна, вдыхая призрачный аромат его сигареты.
Ощущая при этом самую настоящую дезориентацию…
* * *Часом позже, когда я решила, что мне не помешало бы улечься в кровать и забыться в глубоком сне, раздался звонок в дверь.
Три коротких сигнала.
Пауза.
Еще два звонка.
И затем – один.
Кто-то из родителей.
Я убедилась в этом, когда увидела через глазок папу. Он нетерпеливо вскочил в квартиру и сгреб меня в охапку.
– Жива? Здорова? Говори честно! – Подхватил мое лицо в ладони и строго поглядел в глаза. – Если что болит…
– Да все в порядке, пап, терпимо. – Отмахнулась я сонно. – Как в детстве, когда я падала с велосипеда. Откуда ты узнал?
– Хорошо что мать не знает… Про сороку с хвостом слыхала? Вот так и разносятся слухи. И что за кретин носится по тихим улицам города, как по магистрали?
– Это не он, а я.
– Но он тебя сбил, а не ты его!
– Всего лишь толкнул. К тому же мне повезло с посадкой. И хватит об этом, ты же видишь, я цела.
Он снова крепко меня обнял, и я заставила себя улыбнуться, втайне радуясь, что сбитые локти, а также большущие синяки на плечах и бедре удачно скрывал халат.
– Ну, проходи, коли здесь. Чаю?
– Позволь, солнышко, я сам приготовлю, – засуетился папа. – Может, нам пора поговорить, я прав?
Я невольно вздохнула и пропустила его на кухню.
Вот так всегда.
Вначале он психотерапевт, и только потом – отец.
Глава 18
Близился вечер, но в комнате по-прежнему оставалось светло. На первый взгляд казалось, что природа, наконец, стала потихоньку отдавать украденное солнце, небрежно высунув его из-за туч, однако впечатление это было обманчивым.
Я удобно примостилась на пушистом белом диване, папа какое-то время стоял у окна, глядя на улицу. Подтянутый, стройный, весь светящийся здоровьем, с завидной темной шевелюрой, он ни за что не тянул на свои пятьдесят пять. Настолько видный мужчина, ловкий и энергичный, что невольно даже напрашивался вопрос, нет ли у него любовниц.
– Хочется надеяться, что всемирный потоп отменен, – констатировал он жизнерадостно. – Еще день-два и можно на речку!
Я капризно замычала, выражая неприятие по поводу этой мозолистой идеи.
– Но ты вообрази, как порадуешь бабулю, предоставив ей повод выпить любимого коньяку! А то что ж за дело такое – она припадает к рюмке, когда ей только вздумается. Не прилично как-то, а мы ведь интеллигентная семья…
Папа присел за мой рабочий столик и какое-то время мы болтали о всяких незначительных вещах, пока он, наконец, не перешел к сути:
– Извини, но мне необходимо убедиться, что с тобою действительно все в порядке. Расскажи, как ты чувствуешь себя в последнее время.
Я слишком хорошо изучила эти процедуры в прошлом, и они успели мне порядком надоесть. Но отец ждал ответа.
– Нормально.
С такой же беззаботностью отвечают на любой дежурный вопрос, в особенности, если нет желания перед кем-то объясняться.
«Как поживаешь?» – спрашивает старый знакомый, случайно встретившийся на улице.
« Нормально».
«Как дела?» - интересуется сосед.
«Нормально».
«Ну как ты, после восьми неудачных браков, банкротства и стихийного бедствия?»
«Нормально».
Закрытый вопрос - закрытый ответ, и никто никому ничего не должен.
Но папу бытовым трюком не проведешь.
Он перестроился на более профессиональный лад.
– Ты давно не рассказывала мне свои сны.
Я вздохнула, но вынуждена была ответить.
– О, они, как правило, цветные. Стали сниться животные. Как-то видела себя красивой рыжей лошадью, огненной, с черной гривой и хвостом. Куда-то неудержимо неслась… Сегодня приснилось, что я лесное чудовище.
– И кто же, интересно, вызвал тебя на конфликт?
Я поведала ему историю о том, как парочка провинциальных писак решила произвести сенсацию, опираясь на неустойчивую информацию.
– Я сразу понял, что моя дочь не могла такое написать, – признался папа с достоинством. – И говорю это не как психолог, а как отец.
– Я вот пробовала вспомнить, о чем писала эти полгода – и ничего. Как в стакан с водой заглянула: что-то вроде есть, а ничего не видно. Зря я тогда уступила просьбе Виктора Палыча, ему нужно было, чтобы в газете хоть где-нибудь стояла моя подпись, но на такое я не согласна… Теперь я безраздельно принадлежу своим книгам, переводам, одиночеству…
– Знаешь, – вздохнул отец. – Когда-то у меня был пациент, мальчик пяти лет. Однажды ночью он забрел в спальню своих родителей и то, что увидел там, воспринял как акт жестокого насилия. В итоге, испугался настолько сильно, что это привело к сильнейшей психологической травме. Через недолгое время он ослеп. Почти никого к себе не подпускал, сидел в углу, играл любимыми игрушками, и ему не мешала его слепота. При резких движениях он вздрагивал, особенно боялся отца. Но его вполне устраивало, что он не видит своих родителей.
Мне пришлось немало поработать с ним, пока я разговорил малыша, объяснил, что родители занимались тем, что дало ему жизнь когда-то, что так поступают все любящие друг друга мамы и папы, ведь это ничто иное, как очень сильное, очень нежное проявление любви у взрослых. И он сам когда-то полюбит прекрасную девушку, захочет подарить ей счастье, детишек.
Он перестал дрожать при каждом шорохе, снова стал обычным мальчиком, но все так же оставался слеп. Пока в один прекрасный день не случилось вот что.
Они ехали всей семьей куда-то за город, выпало много снега и машину занесло на повороте, она слетела с дороги и врезалась в сугроб. Мальчишка тогда испугался не за себя, а за родителей, которых очень любил. Его мать что-то кричала, а отца не было слышно вообще. И малыш решил, что отец погиб. В результате он получил сильное потрясение, намного тяжелее того, что перенес до этого.
