Анна Малышева - Сплошной разврат
На обратном пути Трошкин продолжил рассказ о русском народе и его нуждах, а я с некоторым содроганием думала о том, что же Синявский теперь наплетет нашим общим знакомым, и терзалась угрызениями совести: за что я так Валеру? Он ведь, в сущности, неплохой, просто зануда и эгоист, но не убийца же, в самом деле.
Перед въездом на территорию пансионата я привычно спряталась под шикарную куртку Трошкина, и рассказ о страданиях родной страны дослушивала из-под нее в несколько приглушенном варианте. На самом интересном месте (кажется, речь шла о социальном обеспечении сельских жителей) Трошкин вдруг прервался на полуслове, машина резко затормозила, и я больно ударилась ухом о спинку переднего сиденья. Высунув нос наружу, я вежливо спросила, можно ли мне уже выходить из подполья. Ответил мне не вежливый галантерейный Трошкин, а грубый Коновалов:
— Можно, гражданка, можно.
— Незаметно удрать не получилось, — мрачно крякнул Трошкин. — Хотели как лучше, а получилось, что я вас подвел, Саша.
— Вы-то здесь при чем? Я же сама попросила вас… то есть пожаловалась вам… ну, в смысле, что это была моя инициатива.
— Иными словами, вы не сердитесь на меня? — бодро поинтересовался Трошкин. — Нет?
— Нет.
— Тогда, как только закончите с неприятными делами, — Трошкин выразительно посмотрел на Васю, — приходите в бар на чашечку кофе. Жду вас там.
Я вылезла из машины, поблагодарила за приятную прогулку и побрела на заклание. Вася, само собой, сопровождал меня, корча свирепые рожи.
Как только мы вошли в холл, Вася кровожадно облизнулся и громко спросил:
— Где вы были, гражданка?
Со всех сторон на нас смотрели любопытные. Куда ни плюнь, всюду глаза, глаза, глаза. Нужно будет предложить какому-нибудь молодому дизайнеру оформительскую идею: стены, состоящие из глаз — маленьких, больших, круглых, раскосых, голубых, карих, но все должны быть напряженно-любопытными. Панно может называться: «Я не одинок».
Вася никогда меня не щадил и на публике всегда вел себя особенно безобразно.
— Вам, милая моя, запретили покидать территорию пансионата, — констатировал он. — Где вы были?
— Уезжала по делам, — высоко подняв голову, ответила я. — По срочным.
— Хотелось бы узнать — по каким делам? По каким таким делам втихаря удирают те, кого подозревают в убийстве? Рассказывайте, гражданочка.
— Здесь? — Я гордо оглядела прячущихся по углам зрителей. — При всех?
— А что? — Вася мерзко прищурился. — Ваши дела не слишком приличны?
— Мне нужно было срочно ограбить банк, — громко сообщила я всем. — Наручники надевать будете? Нет? Тогда куда прикажете проследовать?
Как только дверь кабинета директора пансионата закрылась за нами, Вася расслабленно плюхнулся в кресло и радостно спросил:
— У меня получается?
— Что? — не поняла я.
— Быть злым ментом? Не любить тебя? Придираться?
— Можно подумать, у тебя хоть раз получалось быть добрым ментом и не придираться ко мне, — горько вздохнула я. — Так ты все это делаешь специально?
— Конечно! — Вася принялся почесывать пузо, что всегда свидетельствовало о его хорошем настроении. — Конечно. Пусть все думают, что я тебя обижаю и что ты у меня — главный подозреваемый. Давай, рассказывай про своего Трошкина. Что ты из него вытянула?
Только я раскрыла рот с намерением рассказать о любви Трошкина к народу, как за дверью послышались крики, топот и прочие тревожные звуки. А через пару секунд дверь распахнулась, и в комнату ввалился Леонид.
— Убили кого? — безжизненным голосом спросил Вася.
— Принимаю ставки! — радостно выкрикнул Леонид. — Кого?
— Иратова? — Я медленно опустилась на стул.
— Нет!
— Трошкина? — предположил, как мне показалось, с надеждой добрый Вася.
— Нет!
— А кого?! — спросили мы хором.
— А никого! — Леонид расхохотался и почему-то погрозил нам пальцем.
— Дурак! — Вася разозлился. — Что ты мне здесь нервы треплешь? Не хватало только второго убийства прямо у нас под носом. Нашел повод для шуток!
— Не убили, но пытались, — объяснил Леонид. — И вам ни в жизнь не догадаться, на кого покушались. Ставлю сто против одного.
— На кого?! — требовательно крикнул Вася, направляясь к двери.
— Подсказываю — довольно противный тип.
— Тоже мне подсказка! — возмутился Вася. — Здесь других нет, в кого ни стрельни, попадешь в противного.
— Ранили?! — вмешалась я.
— Бог с тобой! — Леонид посмотрел на меня сердито. — Даже не задели.
— В кого? В кого стреляли?
— Не стреляли, а пытались взорвать. Счастливая жертва — некто Ценз Дмитрий Семенович. — И Леонид опять расхохотался.
Я вздохнула:
— Действительно, противный. Кому только он мог понадобиться?
— Сиди здесь и жди, — приказал Вася. — Мы быстренько метнемся на место происшествия, а затем продолжим разговор.
— Нет! — Я вцепилась Васе в руку. — Я тоже хочу посмотреть.
— Ладно, но только из толпы, — сжалился он.
Осмотр места происшествия занял у оперативников около часа. Собственно, осматривать там было почти нечего, если не считать треснувшего зеркала и нескольких разбитых бутылок в баре. Причем по одной версии бутылки смело взрывной волной, а по другой, более правдоподобной, их сбил бармен, испугавшись взрыва. Нет, не взрыва — взрывчика.
Действительно, сработало самодельное взрывное устройство очень малой мощности, как пошутил Гоша, — грамма полтора в тротиловом эквиваленте. Ценз уверял, что его спасла массивная дубовая скамейка, под которую неизвестные злоумышленники спрятали сумку с бомбой. Скамейка приняла весь удар на себя, и Цензу уже ничего не досталось, если не считать панического страха и тяжких моральных страданий. Впрочем, Гоша сказал, что если бы Ценз сидел на картонной коробке, то и в этом случае ему ничего бы не перепало. Хлопушка! Легкий поплавочный фугас.
Ценз зашел в ресторан, где в гордом одиночестве ужинал Трошкин. Ценз подсел к столику политолога, заказал себе супчик, а Трошкин любезно предложил выпить по рюмашке. Бабахнуло тогда, когда Трошкин встал и подошел к бару.
Осмотрев слегка поврежденный ресторан, мы опять спустились в Васины апартаменты.
— Ценз… — вслух размышлял Вася. — Хотели напугать чувачка, ежу понятно. Удалось. Кстати, что ты про него знаешь?
— Он муж Татьяны Эдуардовны.
— И все?
— Нет. Еще он надутый козел, дурак и циник. И главный редактор вздорной газетки «Слово и дело». Дрянь редкая.
— Газетка-то вздорная, — возразил он мне, — но все ее читают.
— Не все! — Я возмутилась совершенно искренне. — Не все! Я не читаю. И мама моя не читает.
