Татьяна Устинова - От первого до последнего слова
Смирение, напомнил себе Долгов. Смирение христианское!..
– Они к Терентьеву просились, но он отказал. Мол, до вашего приезда ничего сказать не может, и вообще интервью не дает. У нас, говорит, одна звезда, Долгов Дмитрий Евгеньевич, вот он пусть и дает, а мы простые врачи, какие к нам вопросы!..
Долгов посмотрел анестезиологу прямо в лицо.
И тот вдруг засбоил, смешался, стал отводить глаза и без надобности трогать на столе какие-то предметы.
Дмитрий Евгеньевич ничего не сказал, решительными шагами ушел из кабинета в сторону второй хирургии, и тут у него наконец-то зазвонил телефон.
Взглянув на номер, Долгов улыбнулся.
– Здравствуйте, Мария Георгиевна! Вам уже доложили, что я в больнице?
– С приездом, Дмитрий Евгеньевич! Конечно, доложили!.. Вы когда прилетели?
– Часа три назад.
– Дмитрий Евгеньевич, Парфенова с резекцией желудка я вчера перевела в палату, как мы договаривались. Динамика нормальная, Константин Дмитриевич его смотрел.
– Спасибо.
– Завтра все в силе?
Долгов подтвердил, что в силе. На завтрашнее утро были намечены три операции, ничего особенного.
Мария Георгиевна помолчала.
Долгов опять улыбнулся.
– Что вы молчите так странно, Мария Георгиевна? Или что-то случилось?
– Да ничего особенного не случилось, – сказала заведующая реанимацией, – но…
– Что – но?
– По Первому каналу программа вышла про покойного Грицука. Все вроде бы ничего, но из программы выходит, что он по нашей вине скончался. И во вчерашнем «Комсомольце» огромный разворот на эту же тему. Называется «Дело врачей».
Долгов остановился посреди длинного больничного коридора.
– Дело врачей?
– Да вот так, Дмитрий Евгеньевич! Ни больше ни меньше. Но в газете-то вообще все в одну кучу свалили – и льготников, и пенсионеров, и страховую медицину, и врачебные ошибки… Ну, и нас, конечно, не забыли.
– Нас, Мария Георгиевна?
– Вас, Дмитрий Евгеньевич. Вас и больницу. Терентьев вчера с утра как прочитал, так ему… плохо стало. Капельницу ставили.
Долгов помолчал. В голове у него вдруг зашумело, как будто он залпом принял стакан водки.
– Так скверно?
– Хуже не придумаешь, Дмитрий Евгеньевич. Вы бы позвонили Василию Петровичу. Или, может, съездили. Он очень расстроен. Да и вас, как на грех, все эти дни в стране не было, а звонить он не велел…
– Я понял, – сказал Долгов. – Спасибо. А как программа называлась, которую по телевизору показывали?
– Да я понятия не имею, как они называются, программы эти! Знаю, что Краснова ведет. Татьяна Краснова, красивая такая деваха, смуглая и с большим бюстом. Да вы вспомните, если увидите!
Долгов согласился, что непременно вспомнит, словно это имело хоть какое-нибудь значение, и они попрощались.
Итак, телевизионщики, статья в газете с миллионным тиражом под названием «Дело врачей», главный под капельницей, а сам Долгов докладывает в Берлине.
Лучше не придумаешь.
Какая-то из дежурных врачих, кажется, из терапии, попалась ему по дороге и посмотрела не так, как всегда, а «со значением». Или даже с осуждением. Дмитрий Евгеньевич поздоровался, как обычно, она кивнула и тут же свернула куда-то в сторону лаборатории переливания крови, и Долгов подумал, что она не просто свернула, а потому что боялась, что он с ней заговорит.
Что за глупости лезут ему в голову!..
Сейчас он дойдет до своего кабинетика, позвонит Косте Хромову, найдет в Интернете этот самый вчерашний «Комсомолец», прочитает там про врачей-убийц.
В главной роли врача-убийцы выступает он, Дмитрий Евгеньевич Долгов.
Впрочем, в последнее время стало очень модным сердиться на врачей, подавать на них в суд и обвинять их во всех смертных грехах. Но как будто смертных было недостаточно, журналисты и общественность выдумывали еще дополнительные грехи – халатность, непрофессионализм, черствое отношение.
Вот это самое «черствое отношение» Долгов ненавидел. Из того, что «черствое» – это плохо, следовало, что «мягкое», должно быть, хорошо. Он никогда не понимал, какими именно в таком случае должны быть отношения врача и пациента?! Врач должен целовать пациента при каждой встрече?! Осведомляться о здоровье его батюшки?! Спрашивать, как дела на даче и воздвигнут ли уже погреб на заднем дворе?! Быть может, они должны разгадывать вместе кроссворды и так, между делом, решать некие медицинские проблемы, с которыми, собственно, пациент и пришел?!
Долгов, проработав в медицине полтора десятилетия, точно знал, что никакого панибратства и поцелуев между врачом и пациентом в принципе быть не может! То есть не может быть, и точка. Когда человек напуган, когда ему больно, страшно и он уже приготовился отправляться на тот свет – а люди склонны драматизировать и преувеличивать свои поблемы! – ему нужен не собеседник и не исповедник, а руководитель.
Некто, кто скажет: все будет так-то и так-то. Не в том смысле, что ты будешь жить вечно и здоровье твое вне опасности, а в том смысле, что вот в эту минуту мы начинаем жить по другим правилам. И только врач знает, по каким именно. Он может быть жестким, неприятным, не слишком добрым, но в данный момент именно врач – единственный, кто знает, что можно сделать. Как помочь. Как спасти. Как избавиться от страха.
Долгов никогда не сентиментальничал с больными, и не панибратствовал никогда, и по именам их частенько не знал, только по фамилии, занесенной в историю болезни!.. Но если ночью звонили из больницы, он вскакивал и мчался спасать и утром не мог вспомнить, как звали этого самого больного – кажется, Николай Иванович. А может быть, напротив, Федор Владимирович.
Должно быть, это были как раз «черствые отношения», осуждавшиеся прессой и общественностью, но как сделать их «мягкими», Долгов не знал. Ему вечно было некогда, он все время спешил, метался между больницами, делал по три операции в день, все время чему-то учился и «участвовать в жизни больного» решительно не мог.
Тут уж или «участие в жизни», или хирургия!..
Размышляя таким образом и ругая себя за подобные размышления – смирение, смирение христианское, всепрощение и постоянное самосовершенствование! – Долгов дошел до своего кабинета.
«Дело врачей», надо же такое придумать!..
Он нашарил в кармане ключи, которые были у него на связке вместе с ключами от дома, вставил в замок маленький, ничего не означающий ключик, который не запирал, а делал вид, что запирает, и очень удивился, когда дверь подалась и тихонько приоткрылась.
Никто не мог оставить дверь открытой. Ключик был всего у троих – у самого Долгова, у Кости Хромова и у медсестры Екатерины Львовны, которая приходила мыть чашки и поливать единственный чахлый цветок, тихо загибавшийся на окне за разъехавшимися жалюзи. Ну, и уборщица тоже, конечно, имела свой, отдельный ключ в кабинет.
