Анита Шрив - Роковая связь
У него была одна проблема — непоследовательность. Если задание было трудным, оно задевало его честолюбие, и тогда его работы оказывались превосходными, я бы даже назвал их выдающимися. Если курс казался ему слишком легким или не складывались отношения с учителем, а это иногда случается, он расслаблялся и с трудом получал проходной балл. Он был великолепен в дискуссии и сдается мне, что это часто выручало его на уроках, где он демонстрировал более чем скромные результаты. Здесь, наверное, уместно упомянуть, что в старших классах я был у Роба руководителем, а не только учителем английского языка.
Что касается работы по Фолкнеру, то Роб выбрал самый трудный отрывок из всей книги, тот, где высказывается сама покойная Эдди Бандрен.[17] Значение этого отрывка постичь нелегко. Нужно очень много копать, чтобы понять этот образ, такой странный и, тем не менее, занимающий одно из центральных мест в романе. Роб написал работу, которую я забуду не скоро. Я очень сомневаюсь, что многие студенты колледжей способны так глубоко раскрыть тему «смерти в жизни». Мне показалось, что Роб лично знал Эдди Бандрен. Я был сражен. Я проверил все очевидные и доступные источники, дабы убедиться, что он не позаимствовал у кого-нибудь свои идеи, хотя и без того было ясно, что это его собственная работа. Бесспорно, работа такого уровня была ему по силам; в этом я не сомневался. Роб мог быть остроумен и глубок одновременно. Я бы даже сказал, что в его глубинах таилась какая-то темнота, и, наверное, именно эта сторона его души помогла ему понять Эдди Бандрен.
Работа безоговорочно победила на конкурсе сочинений одиннадцатиклассников.
Я писал Робу рекомендацию для Брауна, и меня ничуть не удивило сообщение о том, что его зачислили заранее. Но, как я уже говорил, была в Робе и какая-то темная сторона характера. Я встречался с его родителями, которыe показались мне самыми обычными людьми, так что это могло быть результатом домашнего воспитания. Кто знает, почему человек становится именно таким, какой он есть? Когда я говорю «темная сторона», я не имею в виду, что Роб мог взять пистолет и начать стрелять направо и налево. Нет, под этим я подразумеваю, что ему был присущ нигилизм, который не часто встретишь в шестнадцати-семнадцатилетнем подростке. В конце одиннадцатого класса он прогулял несколько уроков, и эта тенденция сохранилась и следующей осенью, когда Роб уже учился в выпускном классе. Я попытался побеседовать с ним об этом, но, боюсь, не преуспел. Он получил предупреждение и остановился как раз вовремя, иначе ему пришлось бы предстать перед Дисциплинарным комитетом.
От общения с Робом я получал истинное наслаждение. Вы, наверное, видели его фото. Это был высокий худощавый паренек с густыми темными волосами. Красавцем я его не назвал бы, но у него очень приятное лицо. Я с нетерпением ожидал наших встреч. Он любил, когда с ним общались как со взрослым. Если ему чудилась снисходительность, он моментально ощетинивался. Учителя быстро усваивали, что он этого не выносит. Некоторые ребята никогда не достигают этого уровня зрелости и восприятия окружающего мира.
Роб был так взволнован предстоящим поступлением в Браун! Он позвонил мне, как только узнал о принятом решении. Я это понял, потому что он все еще часто дышал. Я очень обрадовался за него. Именно поэтому случившееся так глубоко меня потрясло. Видеть, как самые способнее и талантливые люди занимаются самоуничтожением, невыносимо.
Я совершенно не понимаю причин его поступка. Я вообще не вижу его в подобном сценарии. Мне трудно даже представить, что в какой-то момент он не сказал, обращаясь к себе и остальным: «Это же полное безумие!» Я часто пытаюсь вспомнить, что я чувствовал, когда был подростком. Пытаюсь поставить себя на его место.
Я попробовал связаться с Робом приблизительно через месяц после огласки известных событий, просто для того чтобы поддержать его, и позвонил ему домой. Я слышал, как его мать уговаривает его подойти к телефону, но он так и не подошел. Возможно, я позвонил слишком рано.
Сиенна
Вот так лучше. Обожаю «Старбакс». Я бы умерла, если бы возле школы его не было. Обычно я заказываю большой стакан кофе без кофеина с обезжиренным молоком. Я бы съела сэндвич. Давай закажем один на двоих. Я люблю сэндвичи с ветчиной. Но пора покончить с этой историей. Что еще ты хочешь знать? Они меня напоили. Я не люблю об этом говорить. Я стесняюсь. Здесь холодно. Если бы я сразу же отправилась в больницу, чего я, к сожалению, не сделала, они наверняка обнаружили бы у меня в крови такую ерунду, которую подсыпают в напиток, чтобы девушка отключилась. «Рофатол» или что-то в этом роде. Я уверена, что так они со мной и поступили, ведь я бы ни за что… Да ты посмотри на меня, разве похоже, что я на такое способна? Только честно. Теперь я вообще не пью. Потому что поняла, как это опасно. Если идея с колледжем не выгорит, я бы отправилась в турне с лекциями о том, как парни злоупотребляют доверием девушек. Но мои родители меня за это убьют. Они хотят, чтобы я обо всем забыла. Ну так как, может, закажем сэндвич? Нет, я не умираю от голода, просто хочу, чтобы сахар в крови был на нужном уровне. Если заказать сэндвич у стойки, они потом приносят заказ сами. Я бы держала рот на замке, честное слово. Но меня вызвали в кабинет директора. Кажется, это было в среду утром после того, как все случилось. Бог ты мой, было еще так рано! Я никак не могла проснуться и вообще не понимала, чего от меня добивается мистер Бордвин. Он сказал, что к нему в руки попала кассета, и я спросила: «Какая кассета?» Ну и он заявил что-то вроде: «Это запись того, как ты вступаешь в отношения с несколькими парнями в одной из комнат общежития». Ну а я ему: «Что за хрень вы тут городите?» Хотя, конечно, я выразилась иначе. Он ответил, что включит меня кассету, если мне этого так хочется. А я сказала, что меня не интересуют никакие кассеты. А он стал объяснять, что это очень серьезное происшествие, но мне пока ничто не угрожает, зато угрожает парням. Поэтому было бы неплохо, если бы я смогла вспомнить хоть что-нибудь из того, что там происходило. Мистер Бордвин такой слабак! На его месте любой директор разобрался бы с этим делом намного лучше. Так считает мой папа. Я ответила: «Ну да, я ходила в субботу на вечеринку. Я часто хожу на вечеринки. Бывает, меня пытаются напоить; может быть, я и выпила пива, а может, и не выпила. Я почти ничего не помню о субботнем вечере, потому что, наверное, мне подсыпали что-то в пиво. Вот поэтому я ничего и не помню». У мистера Бордвина такие темно-синие глаза, и мне трудно было смотреть в них, поэтому я сказала, что неважно себя чувствую и хочу лечь в постель. А он велел мне возвращаться к себе в комнату и подумать о том, что мы с ним обсуждали, особенно о том, что все это очень серьезно, и когда я буду готова говорить об этом, чтобы я опять пришла к нему. Я вылетела от него, как пробка из бутылки, ты даже не представляешь! И я вернулась к себе ни жива ни мертва, потому что, если и в самом деле существовала такая кассета, тогда… О господи, до меня дошло, что я теперь и в глаза никому не смогу посмотреть. Ты меня понимаешь? Тогда я начала понемногу вспоминать. Прошло несколько часов, прежде чем ко мне полностью вернулась память. Это все было так странно… Я сообразила, что должна позвонить родителям. Потому что иначе мистер Бордвин сделает это за меня. Если честно, я была поражена, что он сразу этого не сделал. И я позвонила. Отец сразу же завопил: «О господи, ты должна немедленно позвонить в полицию!» А я ему: «Я не собираюсь звонить в полицию». Но он сказал, что я должна это сделать, потому что меня изнасиловали, потому что я жертва, мол, все это очень скверно и ни одной школе не должно сходить с рук. Он сам позвонил в полицию. Когда они явились ко мне в комнату, я была в полном шоке. Все казалось таким странным, практически нереальным, и я была уверена, что теперь меня все возненавидят. Но они заявили, что я должна поехать в больницу, потому что таков закон, и тогда я поняла, что отец прав, это очень серьезно, и я должна поступать по закону. Поэтому я поехала с ними и рассказала все, что знала. Но знала я очень мало, потому что в тот вечер я была в отключке. Я почти ничего не помню. Да, в больнице обнаружили у меня в крови алкоголь, но мой адвокат заставил их выкинуть эти анализы, потому что прошло уже четыре дня, и какое это имело значение, что уровень алкоголя составлял… Да какая разница, сколько он составлял! Прошло уже четыре дня. Я успокаивала нервы. Я была вынуждена выпить. Представь себе, каково мне было вдруг оказаться в центре внимания по такому поводу! На днях я смотрела шоу Опры и подумала, что было бы здорово оказаться на этом шоу с другими девчонками, моими ровесницами. Мы поговорили бы об этом, вынесли бы на широкое обсуждение, как парни могут напоить девушку и заставить ее делать вещи, которые она иначе ни за что не стала бы делать. Как можно отвечать за свои действия, если ты даже не понимаешь, что делаешь? Вот о чем я все время думаю: если я была без сознания, ну, если и была, то совсем чуть-чуть, тогда, выходит, для меня этого как будто и не было, так ведь? Мне кажется, эта ветчина какая-то скользкая. Я съем только половину от своей половины, а вторую половину оставлю на вечер. Так что сегодня я съем не слишком много калорий. Еда в здешней столовой просто отвратительная. Хотя они готовят салаты и суп и еще есть замороженные йогурты, так что, наверное, я что-нибудь смогу выбрать. Весной здесь становится очень жарко, и если бы не кондиционеры, тут можно было бы умереть. Слава богу, кондиционеры у них есть. Мне было так противно, когда меня осматривали врачи. Получается, ты становишься жертвой два раза, ведь потом приходится проходить через все эти унизительные процедуры Я много об этом читала. Мне кажется, я могла бы стать юристом, представлять интересы детей, например, в колледже. Ну, или что-нибудь в этом роде. Я ненавижу эту блузку. Ненавижу фиолетовый цвет. Наверное, я отдам ее какой-нибудь бродяжке. Я рассказывала тебе о нашей общественно-полезной деятельности с бездомными. Это будет мне плюсом при поступлении. Но если я не поступлю в колледж, то, как я уже говорила, скорее всего, подамся в индустрию звукозаписи. В результате всего этого у меня ухудшилась успеваемость. Мне пришлось уйти из школы, поэтому все мои предыдущие оценки пропали. У меня никак не получается забыть об этой истории, и мне кажется, это мешает мне учиться. Они уверяют меня, что все понимают, а потом берут и ставят плохие оценки. Ну что мне с этим делать? Но знаешь, я могла бы написать об этом потрясное эссе, честно. Мой консультант в школе сводит меня с ума. Только и твердит: почитай об этом колледже, да о том колледже, а для меня все это только лишнее домашнее задание. Я знаю, что они помогают поступить в колледж и все такое, но ведь это их работа, верно? Поэтому я не понимаю, почему я должна быть с ними суперпредупредительпой, как от меня требует мама. Она говорит: «Если ты не нравишься консультанту, твое дело — труба». Слава богу, нигде не записано, что меня исключали из школы или что-нибудь в этом роде. Во-первых, меня не исключали, я сама ушла, а во-вторых, у этого будет какое-то объяснение, типа, мне понадобилась смена обстановки или у меня разыгралась аллергия. Надо же будет как-то объяснить, почему я приехала в Хьюстон. Потому что, честное слово, в Авери, пока все это не случилось, у меня были содеем неплохие оценки. В первом семестре я получила в основном С+ и В—, а это нормально, верно? Я собиралась улучшить свою успеваемость, но потом случилась эта история. Она меня очень травмировала, и теперь я борюсь с посттравматическим стрессовым расстройством. Я думаю, это тоже мне поможет. Поступить в колледж.
