Инна Бачинская - Лев с ножом в сердце
Он повез ее, недоумевающую, на реку. Вечерело. Пылал малиной закат. Тонкие, покрытые дымчатой зеленью деревья стояли в холодной воде, отражаясь в ней перевернуто и кривовато, как в живом зеркале. Невнятные звуки доносились из домов на пригорке — скрип калитки, гулкие голоса людей, лай собак. Звуки вязли и угасали в тишине, куполом накрывшей отражающую закат реку. Пахло рыбой, болотом, сырым песком. Что-то щемяще-пронзительное было разлито в природе, рождавшее невнятные сожаления… то ли о том, что было да прошло… то ли предчувствие того, что будет… легкую грусть и боль…
Они стояли на берегу, молча глядя на быстро меркнущее солнце. Кирилл вдруг притянул ее к себе и поцеловал. Губы у него были теплые, обветренная кожа пахла солнцем. Иллария ответила на поцелуй. Они стояли в наплывающих сумерках и целовались. Река светилась последними закатными сполохами…
Иллария вспомнила, как она целовалась с мальчиком из параллельного класса, гением-очкариком, маленьким уродцем. Им было, наверное, лет по четырнадцать тогда, и точно так же гас закат, светилась река, и тянуло дымом далекого костра. Они сидели на перевернутой лодке…
Кирилл расстегнул пуговки на ее блузке, коснулся губами шеи… Осторожно высвободил грудь… поцеловал сосок… Иллария задохнулась. Ей казалось, что время повернуло вспять, ей снова четырнадцать, и она с тем мальчиком, и они целуются, умирая от неизведанного желания… она уворачивается от его жадных неумелых рук…
— Идем, — прошептал Кирилл, отрываясь от нее. — Пошли!
…Он овладел ею прямо в машине, на заднем сиденье… «Как дешевой шлюхой», — после подумала Иллария, оправляя юбку и застегивая пуговки на блузке неверными пальцами. Мысль эта позабавила ее — она не ожидала от себя… такой прыти.
…До города они ехали молча. Иллария исподтишка рассматривала его руки на руле, вспоминая, как он ласкал ее. В открытое окно туго бил холодный ночной ветер. Он привез ее к дому, вышел из машины, открыл дверцу. Проводил до подъезда, как и в прошлый раз, легко коснулся губами щеки, сказал:
— До завтра.
Она не ответила, чувствуя разочарование — по законам жанра он должен был подняться и… Ее бросило в жар. Она вскинула голову, снисходительно не то погладила, не то потрепала его по щеке пальцами, улыбнулась и ушла…
Дома она, не раздеваясь, прошла в ванную, встала перед большим зеркалом. Сияющие глаза и обветренные губы… Ох! Синяк на шее. Она расстегнула блузку — кровоподтеки на груди! Она потрогала их пальцем, подняла глаза на свое отражение — растрепанная, зацелованная, измятая неизвестная женщина ответила ей томным взглядом… «Кто это, — подумала Иллария. — Женщина, которая позволяет себе… вернее, мужчине, все… на заднем сиденье машины! Позор!»
Она рассмеялась, хотя ей было совсем не смешно — она была озадачена и, пожалуй, смущена. Впервые в жизни она подчинилась мужчине, а не наоборот. «Глупости, — сказала она себе, — никто никому не подчинялся. Мы оба этого хотели… Ну, еще, может, любопытство», — признала Иллария самокритично. Рыжий Лис заинтересовал ее. И еще она подумала: а ведь он совсем не в моем вкусе…
…Она уснула сразу — сон у нее был крепкий, ей никогда ничего не снилось. В эту ночь ей привиделось, что она идет куда-то по заброшенной дороге; через трещины в асфальте пробивается трава. Трещины на глазах расползаются, открывая глубокие черные провалы. Она ускоряет шаг, почти бежит, перепры-
гивая через провалы, земля дрожит у нее под ногами. Она не видит, куда движется, не смея отвести взгляд от разверзающейся с треском земли. Сверху слышен громоподобный смех — кого-то там забавляют ее метания. Она мчится, чувствуя, как охватывает ее тоска смертная, зная, что не выбраться, не убежать…
Она проснулась среди ночи, бурно дыша, отбросила одеяло, прошлепала босиком в кухню. Жадно выпила чашку воды. Сон мигом испарился из ее головы, и через минуту она уже не могла вспомнить, что же ее так напугало…
На другой день Нюся встретила ее, улыбаясь во весь рот. Ее «доброе утро, Иллария Владимировна» было сладким, как ириска. Иллария инстинктивно дернула шеей — ей показалось, что секретарша увидела синяк. Ложная тревога. На ней была блузка со стоячим воротничком. Сухо кивнув Нюсе, она вошла в свой кабинет и… застыла на пороге. На письменном столе стояла большая плетеная корзина в деревенском стиле, нарочито грубо сработанная. Из нее торчали пиками головки полураспустившихся зеленовато-белых роз. Роз было много, тридцать или пятьдесят. Плетеная корзина источала тонкий ивовый запах, розы сладко благоухали… Картинка заката мелькнула перед мысленным взором Илларии, и она вспыхнула. Подошла к столу, потрогала холодные влажные бутоны. Сунула руку глубже, увидев белый конверт. Уколовшись, отдернула ладонь, слизнула выступившую на пальце кровь. Смотрела со странным выражением на лице, чувствуя, как загораются щеки…
Достала из конверта атласный, сложенный вдвое листок, развернула. На листке была изображена кривоватая физиономия: точки глаз, кнопка носа и радостный рот до ушей. Торчащие на голове вихры не оставляли никаких сомнений, что кривоватая физиономия являлась автопортретом дарителя.
И ни слова, ни буквы…
Глава 12
Не ждали…
Она стояла передо мной — большая, яркая, чуть поблекшая от усталости, с ребенком, завернутым в нечистое зеленое одеяло, неуверенно вглядываясь в мое лицо. Мужская куртка свалилась с плеч, пышные белые локоны рассыпались по груди. Красивое, сильно накрашенное лицо не вязалось с неуверенностью и напряжением в глазах.
Я стояла, будто громом пораженная, как любили писать в старых романах. Чувство нереальности захлестнуло меня. Голова опустела, лишь отдельные бессвязные мысли пролетали: этого не может быть… это не я… это не со мной… В висках и затылке противно гудело. Мне казалось, я сейчас грохнусь оземь.
Из состояния заторможенности меня вывела баба Капа, вдруг пропевшая с какой-то кликушеской интонацией:
— Лизонька, радость-то какая! Мама приехала!
Я перевела взгляд на вдохновенное лицо вредной старухи, придвинувшейся совсем близко, чтобы, упаси бог, не упустить ни словечка из сериальной драмы, разыгрывающейся у нее на глазах. Гигантская бородавка на ее носу существовала отдельно, я с трудом отвела от нее взгляд. Если бы не поздний вечер, соседка рванула бы по квартирам с новостью, но, увы, теперь придется терпеть до утра.
Моя мать все смотрела на меня. Уголки яркого рта поползли вниз, плечи поникли. Ей было тяжело держать спящего ребенка, она переступала с ноги на ногу. Ее спутник молча сидел на скамейке.
